Значит, война все-таки имеет место.
С этой беспокойной тревожащей мыслью он снова постепенно впал в забытье, но теперь это уже был глубокий сон выздоравливающего человека, а не черный провал беспамятства.
Утро следующего дня было теплым и солнечным.
Иван не ошибся в своих мысленных подсчетах – истекали последние числа апреля, и, пока он валялся в длительном беспамятстве, снег сошел повсеместно, земля подсохла, а сквозь пожухлые прошлогодние султанчики травы уже пробивалась свежая, сочная весенняя зелень, почки на деревьях набухли и были готовы вот-вот лопнуть, выпуская клейкие нежно-зеленые листочки.
Когда он проснулся, в доме никого не было. Его выстиранная форма была аккуратно сложена на стуле. Встав с постели, Лозин ощутил резкий приступ головокружения, но, постояв с минуту, опираясь на старомодную металлическую спинку кровати, он сумел справиться с дурнотой, потом самостоятельно оделся и, придерживаясь одной рукой за бревенчатую, конопаченную мхом стену, вышел на крыльцо.
Насти нигде не было видно, зато на нижней ступеньке сидел Джон, строгая тупым ножиком какую-то дощечку. Напротив, внимательно наблюдая за его движениями, прямо на земле устроился знакомый, черный как смоль пес, ростом чуть пониже теленка.
Заметив Ивана, он повернул голову, потом лениво встал, одним зябким движением отряхнув со своей шерсти налипшие комочки земли, подошел к нему, обнюхал и демонстративно зевнул, показав внушительные белые клыки.
Джон обернулся, прекратив свое занятие.
По его белесым глазам нельзя было с точностью сказать, что за чувства испытывает в данный момент американский ученый.
Однозначного восторга Иван не заметил, но и явного страха тоже. Сев рядом, он спросил:
– Где Настя?
– Пошла в город, – с акцентом, медленно выговаривая каждое слово, ответил Джон. – Сказала, тебе нужны витамины.
– Это опасно? – тут же насторожился Иван.
Херберт откровенно пожал плечами:
– Я не знаю. Я никуда не ходил все это время.
– А что здесь произошло, можешь рассказать? – испытующе глядя на него, без обиняков спросил лейтенант.
Херберт ответил не сразу. Достав из нагрудного кармана рубашки пачку импортных сигарет с незнакомым названием, он жестом предложил Ивану закурить.
Вообще-то Лозину, после перевода из десанта в военно-космические силы, пришлось отказаться от вредных для здоровья привычек, но сейчас он машинально протянул руку, взял сигарету, прикурил и сказал, ощутив приступ головокружения от первой затяжки:
– Давай, Джон, выкладывай, что знаешь.
Американец искоса посмотрел на него, пытаясь вникнуть в смысл обращенной к нему фразы.
– Я плохо понимаю русский, – наконец медленно выговорил он, стараясь не коверкать слова своим чудовищным акцентом.
– Война? – односложно спросил Иван.
– Да.
– Кто и с кем?
– Люди с Чужими, – слишком лаконично и туманно ответил Джон. – Мы уже проиграли, – спустя пару секунд добавил он с глухим, ясно прозвучавшим отчаянием в голосе.
Иван застыл, потрясенно глядя на американца.
Бредит он, что ли? – мелькнула в голове лейтенанта шальная мысль.
Суть произнесенной Хербертом фразы попросту не поддавалась мгновенному осмыслению. Два слова, словно тяжелые булыжники, медленно падали сквозь слои сознания, не находя адекватного отклика в рассудке лейтенанта. Они относились к той категории утверждений, которые невозможно принять на слух, сразу и безоговорочно, без солидной доказательной базы, потому что они… противоречат здравому смыслу, укладу психики, той атмосфере, в которой воспитан человек. Для Лозина существовали некие базовые понятия возможного и невозможного, в рамках которых шло привычное восприятие событий, а тут – словно ушат ледяной воды, выплеснутый на голову:
Люди и Чужие?
Не Соединенные Штаты Америки, грезящие о мировом господстве, не воинствующие мусульманские секты и даже не обнаглевший коммунистический Китай, в последнее время все чаще поглядывавший на известные регионы России, а «братья по разуму»?!
– Джон, ты, наверное, действительно хреново знаешь русский, – мысленно взвесив все «за» и «против», произнес Иван. – Я спросил тебя: кто и с кем вступил в войну?
– А я тебе ответил, – не поворачивая головы, буркнул американец. – На нас напали. Спейс… – у Джона не хватило словарного запаса, и он попросту ткнул пальцем в небо, видимо рассчитывая расставить этим жестом все точки над «i».