— Так, так, хлопцы, — кричали, проезжая мимо ребят бойцы эскадронов.
— Не дарма, хлопцы, хлеб едите. Мать вашу за ногу. Помогай… Поддай… А ну, еще.
В разгар гатения произошла во взводе заминка.
Часть взвода, копавшая землю на гать, приостановила работу. Из всей группы в десять человек работал только Сыч. Девять побросали лопаты и галдели.
Гришин, притащив на гать ворох нарубленных шашкой веток, бросил их укладчику, а сам подошел к крикунам.
— Что случилось? — спросил он.
— Жрать хотим… Какая работа, когда в брюхе кишка с кишкой разговаривает… Что мы каторжники, что да? — заорали наперебой ребята.
— Что же не понимаете вы, что ли? От нас ведь обед зависит. Если не починим дороги, то бригада и мы останемся без пищи и фуража. Продовольствие и фураж через болото не проедут, — спокойно увещевал Гришин.
— А мы поедим и без продовольствия! — ответили Гришину из группы.
— Вы поедите, а лошади как же? Газеты будут читать? — повысил голос Гришин.
Подошел Воробье и поддержал взводного.
— Первое дело нам поручили. От нас, можно сказать все сейчас зависит. Вы бузите! Вон Сыч не бросил же работать! Сознательный значит. Давай делать!
Сорокин угрюмо сказал:
— Сыч тоже сволочь. Сам подколдыкивал, а потом на попятный!
Сыч бросил лопату:
— Кто тебя подколдыкивал, раз сам ты дурак!
Низкорослый коренастый парень одним прыжком подскочил к Сычу.
— Жизни твоей осталась минута! — закричал он.
Потеряв равновесие, Сыч полетел, увлекая за собой в болото и Сорокина. Несколько секунд сцепившиеся барахтались в грязи. Трудно было разобрать, кто внизу, а кто сверху. Поднялись оба черные от грязи, в тине, мокрые.
Сбежавшийся на место свалки взвод так и ахнул, когда противники, прекратив потасовку, стали вылезать на гать. Их встретил неудержимый хохот.
— Сыч, поцелуй его! Ха-ха-ха! Чертяки, ось бачите!.. Зараз фотографию заснять…
Сыч вскарабкался на гать первым. Сзади полз Сорокин. Хотел Сыч ударить «врага», да не рассчитал силы толчка и слова неудержимо пополз в трясину.
Зрители давились от смеха.
Вмешательство Гришина и Воробья положило конец этой сцене.
Поссорившихся распределили по разным группам и снова взялись за гатение.
Ко времени подхода обозов бригады гать была готова.
Взвод с песнями тронулся за переехавшим гать обозом.
К сумеркам небо очистилось от туч. Горизонт слегка розовел закатом.
— Давай, ребята, нашу донскую «Пчелочку» споем, — предложил Гришутка Мамин.
— Давай, заводи, — откликнулись ребята.
Мамин лихо заломил на затылок кубанку и звонким тенорком взял первое слово: «Пче-лоч-ка…» И оборвал.
Издали глухо донесся орудийный выстрел.
Один, другой, третий.
Весь взвод настороженно прислушивался.
— Эге, брат! Прямо батареями шпарят, — улыбнулся Гришин.
Орудийные выстрели как бы подхлестнули обозы. Ездовые зачмокали, щелкнули кнутами и поехали рысью.
— Рысью! — скомандовал Гришин.
Орудийные выстрелы то смолкали, то доносились вновь. Одиночного огня не было слышно. Стреляли батареями и дивизионами.
Гул орудий, напомнил о том, что было два-три месяца назад. Бои под Ростовом, Егорлыкской, Краснодаром встали в памяти так ярко, как будто были не сотню дней назад, а вчера, позавчера.
После каждого пушечного залпа но телу пробегала дрожь. Каждый выстрел заставлял сильней прижимать шенкеля к бокам отдохнувших за время работы у гати лошадей.
На дороге, не доезжая двух-трех километров до села, где должна была расположиться бригада, стояла застава одного из полков бригады.
— Тут без вас уже Варшаву взяли. Эй, кашевары! Проспали!
Непрерывный гул артиллерийской стрельбы стоял над дворами, набитыми повозками и лошадьми. Встревоженно метались жители, на всякий случай складывая в телегу несложный свой скарб.
У коменданта штаба Гришина ждало приказание комбрига:
«Держать половину взвода в постоянной готовности для ординарческой службы, выставить караул у штаба командира бригады».
— Что же с одного вола семь шкур драть? Мы сегодня и так вымахались, — заворчали ребята, услышав приказ.
— Приказ есть для того, чтобы его исполнять, — отрезал Гришин.
Этот довод произвел обратное действие.
— Тебе хорошо командовать. Сам в караул не пойдешь. Заелся, гнида! — заорали ребята.
Гришин, не ожидавший такого наскока, растерялся.