Гришин и Воробьев вскочили. Проснулись все ребята взвода и ординарцы штаба бригады.
— Гришин! Это у тебя там выстрел? Выясни, в чем дело, и приди доложи! — долетел голос Нагорного.
— Что вас там раздирает, полуночники?.. Добаловались! Друг друга постреляете невзначай!.. — кричали со всех сторон разбуженные выстрелом бойцы.
Выяснять причин выстрела Гришину не пришлось. К костру с винтовкой подошел Сыч.
— Знаешь, хотел почистить, да забыл, что патрон в стволе, и вот получилось… — смущенно сообщил он.
— Что же ты так направил винтовку, что пуля угодила прямо в костер? — буркнул Воробьев.
— Неужто в костер? — испуганно переспросил Сыч.
— Вот тебе и неужто! Не умеешь обращаться с винтовкой, так не бери ее в руки, — подбросив в костер ветку, ответил Воробьев.
— Надо осторожнее обращаться с оружием, Сыч. Помнишь, как учили бойцы? Когда винтовку чистишь, держи стволом книзу, — прибавил Гришин. — Вот теперь через тебя будет нагоняй от комбрига, — одернув гимнастерку, сказал он. — Надо итти доложить командиру бригады.
Ночь прошла.
День начался в верхушках деревьев и постепенно спустился к земле: к мерно жующим сено лошадям, к догоревшим кострам, к спящим вокруг костров в различных позах людям.
Отдохнув за ночь, заговорили винтовки, пулеметы и орудия. Над лесом зажужжал самолет противника.
Боевой день начался.
Оба полка бригады вместе со всеми полками дивизии перешли в решительное наступление.
— Что, брат, там творится! Слышь, ребята? — говорили, наспех проглатывая чай, сидящие у костра.
— Командир бригады, чуть-чуть забрезжило, уехал. За ним пошел полк. Говорят, броневики туда же подались. Дело сурьезное будет, — рассказывал Гришин.
— Нашему взводу приказано оставаться до распоряжения? — спросил Панкратьев, один из «Маминых комсомольцев», как, прозвали ребят вступивших в комсомол в ответ на смерть Гриши Мамина.
— Да! Оказал, чтобы были готовы в один момент в случае чего. Сурьезный был комбриг, страх какой! — ответил Гришин.
— Где тут взвод Гришина? Взвод Гришина! — закричали несколько голосов.
— Здесь… здесь… давай своды! — ответили у костра.
К взводу подъехало трое бойцов-конвоиров с десятком пленных поляков.
— Где тут сам Гришин?
— Я Гришин!
— Ну вот, примай пленных. Комбриг велел под твою ответственность. Особливо вот этот, — указал, конвоир на одного из пленных, — «гусь лапчатый». По обличию видно сразу — ахфицер, а погоны, подлюга, срезал, не признается.
Пленные держались просто. Не зная русского языка, пытались объясняться знаками, улыбались. Только один на все вопросы отвечал мычанием и отрицательным покачиванием головы.
— Этого ахфицера в штаб дивизии пошлют, там его, стерву, заставлють балакать. Вот только бы разыскать штаб, а то он с утра в бою, — сворачивая махру, сказал конвоир.
— Ну, прощевайте, хлопцы. Гляди в оба за ними!
Конвоиры уехали.
На фронте нарастал гул. Несколько снарядов разорвалось в лесу, шагах в двухстах от взвода.
— Наверно дальними кроет, — сказал кто-то из ребят.
Пленных поместили на крошечной полянке. Весь взвод Гришин разбил на четыре смены. В каждой смене двое ходили кругам поляны, а пятеро отдыхали на опушке, сменяя через каждый час дежурных.
Скоро между пленными и охраной установились приятельские отношения. Далее угрюмый «ахфицер», улыбаясь, о чем-то говорил с Сычом и Летучей мышью.
Прошло часа три.
К взводу еще несколько раз приводили тленных.
Маленькая полянка была забита ими до отказа.
Гришина очень беспокоило создавшееся положение. Взвода еле хватало на несение караула и обслуживание пленных. Запас продовольствия вышел. Ребята, увлекшись политической обработкой пленных, заметно охладели к обязанности часовых.
Двенадцать часов дня. На фронте непрекращающийся гул. От комбрига ни слуху, ни духу. Приезжавшие бойцы передавали, что бой идет удачно.
«Вот чорт, — думал Гришин, — сидим, как говорится, у дела и без дела».
— Товарищ Гришин! Гришин! — зашептал кто-то над ухом у взводного.
— В чем дело? — встревоженно откликнулся Гришин.
— Ты подожди волноваться. Может, обойдется еще все, — тянул Воробьев, сам белый, как крупчатка.
— Да говори, что случилось? Что тянешь!
— Тише ты! Подозрение имеем. Сыч и Летучая мышь с полчаса как увели этого самого ахфицера до-ветру, и вот нет никого из них обратно…
Как ошпаренный, вскочил Гришин.
— Чего же сразу не принял мер? Ребята, четверо человек за мной! По коням! Воробьев, оставайся здесь! Карауль…