Выбрать главу

Плавин смотрел с минуту на командира, будто не понимая, потом радостно засмеялся и с размаху хлопнул ладонью по столу.

— Вот это да! Золотая у тебя голова, Нагорный. Здорово придумано, В полках-то они без надзора: где своруют, где стащут, да еще матом приправят. А здесь чего лучше. Гляди только, как бы всамдельнишний взвод не получился. — Последние слова он произнес, иронически улыбаясь. Нагорного задела насмешка.

— Брось ехидничать. Стыдно будет, голуба, если у меня получится, а у вас-то не получилось. Петренко, — повернулся он к адъютанту, — приказ чтобы был готов через десять минут. Собрать всех ребят завтра в штаб.

Прощаясь с Нагорным, Плавин спросил:

— Так что, товарищ комбриг, с завтрашнего для разрешите к штабу пост не ставить, так как у вас «личная охрана»?

Нагорный хлопнул по плечу командира полка.

— Смейся, смейся. А я потом посмеюсь. Кричали: «мы… мы…», а сами в кусты.

Ночь. Угомонилась улица. Улеглась беспокойная пыль. Досталось ей за день. Потоптали ее приехавшие гости, что разметались теперь в молодом крепком сне по хатам, сеновалам, клуням и повозкам. Тихо…

Изредка проедет патруль, окрикнет неугомонного коня дневальный, да тявкнет дворняжка, осипшая от встречи постояльцев.

2. СТАРШИНСТВО

— Играй подъем, — зевая и потягиваясь, расталкивал спящего трубача дежурный по полку.

— Да вставай, чертушка. Как крот, глаз не продерет от сна. Давай труби, чтоб в ушах полопалось. И так опоздали. Почесывая грудь, трубач вышел на крыльцо.

Тра-та-тат-ра-тара, — вздохнула медная труба.

— Что спишь-то? Какой к дьяволу это сигнал? Курам на смех. Играй, как полагается, — ворчал дежурный.

Теперь звучней и ладней пропела труба. Трубач сыграл в обе стороны улицы по два раза. Звуки пробежали от дома к дому и потерялись где-то на окраинах села.

Трубачу сначала ответили лаем собаки, кое-где загорланили петухи, а потом из конца в конец села заговорили сигналы эскадронных трубачей.

Солнце встало во весь рост. Высохла роса на зелени. Село проснулось хлопаньем дверей, скрипом и визгом открываемых ворот. Начался день. Во дворах сотни рассыпали:

— Но, но… сатана, вывалялась, шкура…

— Прийми, ну…

— Осади, Милашка…

Соломенные жгуты, щетки и скребницы заходили по спинам лошадей.

Через полчаса после подъема ржание и фырканье лошадей, окрики и смех людей разбудили сон узенькой речушки. Лошадей повели на водопой. Ординарцы, хваставшие, что они раньше самого комбрига знают все канцелярские секреты, принесли на речку слух о каком-то особенном приказе, полученном из штаба. Часа полтора гуляли догадки по полкам. Одна нелепее другой.

После обеда по эскадронам объявили о сборе в штаб бригады всей молодежи, не достигшей восемнадцати лет.

«При штабе бригады будет взвод личной охраны для особых поручений», — читали в приказе.

— Выдумали тоже — личной охраны… особых поручений. Они тебя охранят, на ходу подметки режут, — смеялись старые бойцы.

Были и такие разговоры:

— Чего мальчишек мучат? Тут они с нами не пропадут, да и помощь от них кое-какая есть: лошадей, глядишь, почистят, снаряжение уберут, сбегают, куда пошлют. Зря забирают их из полков.

Неохотно собирались и сами ребята. В полку одиночками они не бросались в глаза. Можно было и полентяйничать без наказания и нашкодить.

— Там в штабе замучают посылками да нарядами, — ворчала «шпана».

Что ни говорили, как ни оттягивали час разлуки с эскадронами и полками, а приказ командира бригады надо было выполнять.

Часов в шесть вечера перед штабом бригады собралось двадцать восемь юнцов. Подъехали к штабу с двух сторон и построились в две шеренги. Солидно покрикивали на коней, басили и сплевывали — чем не заправские взрослые бойцы?

Из окна поповского дома, что рядом со штабом, выглянуло сморщенное лицо старухи-попадьи.

Кто-то из ребят заметил старуху.

— Глянь, ребята, какая кикимора смотр нам делает. Старорежимный генерал, — захохотал он.

Забыв о солидности, кричали и хохотали:

— Дай ей нюхательного…

— Соли на хвост…

— С лысой горы…

В крике и хохоте не заметили, как на крыльцо штаба вышли командир и комиссар бригады.

— Что я тебе говорил? Вот, посмотри на молодцов. Не собрали бы теперь, так пришлось бы разогнать через неделю, — недовольно проговорил Нагорный.

Военком передернул плечами:

— Верно, Игнат Митрофанович. Я теперь и сам вижу, что правильно сделали. Но работку себе задали большую, помяни мое слово, большую.