— Товарищи, мы вчера на собрании нашего взвода единогласно решили взяться за учебу. Мы были личной охраной командира на фронте. Так мы решили поехать охранять его и в Москву. Он будет учиться, и мы будем учиться и охранять его…
Сотни слушающих сочно хохотали:
— Ишь куда метит, шельма… ха-ха!.. И там ему покоя от вас не будет… ха-ха-ха!.. Так всем гамзом в Москву… ох… ха-ха!..
Утром следующего дня маленькая глухая железнодорожная станция наблюдала необычную картину.
— Столько людей, почитай, с царской войны не было здеся, — шамкал старик, сторож.
Гремели оркестры бригады. В струнку тянулись шеренги бойцов.
— Вольно, товарищи! — крикнул командир бригады. — Давай прощаться!
Задрожала платформа под сотнями, ног. Бросились толпой провожавшие к Нагорному. Целовались в обхват.
Начальник станции стоял, улыбаясь, и не решался отправлением поезда прервать прощанье.
Наконец не выдержал и, откозырнув растопыренной ладонью, обратился к Нагорному:
— На десять минут задержались, а только с половиной простились. Прядется с остальными воздушным, с площадки!
Смеясь, ответил Нагорный:
— Ну, давай воздушным, — и вскочил на площадку.
— Товарищи, помните долг наш перед пролетарской революцией, нам…
Голос говорившего утонул в звуке оркестров и тысячеголосом крике.
Качнувшись, поплыли мимо полки, оркестр, маленькая станция, улыбающийся старик — начальник ее.
Поезд повернул за высотку.
На площадке стоял Нагорный. Сзади толпились во главе с Воробьевым двенадцать.