Иван медленно опустил глаза, посмотрев на свои руки, и увидел замызганный грязью скафандр, к рукавам которого налипла прелая прошлогодняя листва.
Повернув голову, он понял, что находиться в кустарниковом перелеске, разделяющем два невозделанных поля. Метрах в двадцати от него по невспаханной целине обиженно хлопая крыльями, ходили грачи.
Весна…
Земля под рукой была напитана влагой, солнце грело, но кое-где все еще лежали косы посеревшего снега.
Прыжки происходили в начале января, а сейчас, судя по всему, был уже конец марта… если не середина апреля.
Как ему удалось пролежать несколько месяцев на морозе, с разбитым забралом скафандра? Даже если учесть, что системы автоматического поддержания жизни все это время исправно работали, он так или иначе должен был погибнуть от переохлаждения, ведь герметичность экипировки была нарушена…
Превозмогая вполне объяснимую теперь слабость, Иван отполз на несколько шагов, и прислонился спиной к тонкому стволу молодой березки.
Двигаясь, он ощущал, как что-то сопротивляется, тянет назад и, оглянувшись через плечо, понял, что это так и не отстегнутая парашютная система, превратившаяся в слежавшийся пласт измазанной в грязи ткани, тащиться за ним, стесняя движения.
Еще один неоспоримый факт, свидетельствующий, что он несколько месяцев пролежал в глубоком снегу без малейшей помощи со стороны.
В чудеса и сказки он не верил давно, поэтому вольно или невольно ему пришлось бороться с двумя недугами – парадоксальной необъяснимостью ситуации и немощью тела.
Впрочем, он справился с обеими бедами одним способом, – склонив голову, Иван нашел губами встроенный во внутренней части гермошлема маленький тубус, и стиснул зубы, прокусывая его, пока не ощутил, как в рот полилась горьковатая жидкость.
Это был боевой стимулятор, запасом которого оснащался каждый скафандр. Его действие не наступало мгновенно, но было длительным, порядка суток, если он ничего не позабыл.
Пока он ждал наступления эффекта от только что принятого препарата, разум невольно продолжал искать ответ на вопрос: как ему удалось выжить на протяжении трех месяцев?… и вдруг заработала саботировавшая до сего момента память. В ответ на мучивший вопрос внезапно вспомнилось, как в прошлом году его вызывали на собеседование в штаб дивизии. Речь шла о перспективном развитии военно-космических сил, межпланетных перелетах и новой области практических знаний, которые собирались внедрить во флоте в ближайшем будущем. Конкретно с ним говорили о проблемах выживания на иных планетах, межзвездных расстояниях, длительности космических перелетов и связанной с этим необходимостью погружать человеческий организм в состояние низкотемпературного сна.
Короче, военные медики искали добровольцев, для масштабного эксперимента. Не для кого не являлось секретом, что Россия строит первый межзвездный корабль, который должен был сойти со стапелей орбитальной космической верфи уже в этом году, и для испытательного полета, сначала в границах Солнечной системы, а затем и за ее пределами, требовались специально обученный, всесторонне подготовленный экипаж, который включал в свой состав не только профессиональных астронавтов, но и группу "поселенцев", а так же три штатных десантных подразделения ВКС.
Весь смысл собеседований, проводившихся лично с лейтенантом, заключался в том, что под строжайшую подписку о неразглашении государственной тайны военные медики предлагали Лозину ввести в его кровь специально сконструированные микромашины, которые своими размерами не превышали кровяные тельца, но несли весьма специфичный набор функций. Во-первых, только они были способны обеспечить достаточную циркуляцию крови в процессе криогенного замедления всех остальных жизненных функций, а, во-вторых, эти искусственные частицы являлись мощнейшим механизмом выживания в экстремальных условиях иных планет. Сейчас Иван с трудом мог вспомнить все преимущества, что сулили военные медики обладателям искусственных кровяных телец, которые они называли не иначе как "микромашинами насильственного метаболизма"… Для лейтенанта был важен фактический вывод: согласившись пол года назад на инъекцию, он, похоже, воочию наблюдал ее ошеломляющий результат…
Парадоксально?…
А как иначе он мог объяснить свое трехмесячное пребывание в беспамятстве, под слоем снега, и последующее "пробуждение", когда теплые лучи весеннего солнца растопили сугробы и согрели его тело?…
Размышляя логически, лейтенант все более утверждался в мысли, что после неудачного приземления он получил серьезные травмы, затем наступило переохлаждение бессознательного тела, и, как следствие, – в дело вступили микромашины, благодаря которым неизбежная смерть была предотвращена погружением организма в длительный криогенный сон…
Если его логика верна хотя бы наполовину, то военных медиков можно было поздравить с твердой победой.
Эта мысль вызвала на губах Ивана едва уловимую, натянутую усмешку. Хотелось посмотреть в лица тех, кто сидит сейчас за контрольными мониторами, наблюдая за истощенным до крайности, но живым лейтенантом, который по всем раскладам являлся не больше и не меньше, как выходцем с «того света»…
От этих мыслей слабая усмешка сползла с его губ.
Неправильно. Что-то неверно в его рассуждениях. Неужели они воспользовались неблагоприятным стечением обстоятельств, ради проверки действительной работоспособности имплантированных в его кровь микромашин? Не слишком ли жестоко и абсурдно для научного эксперимента? Да, теперь сложно отрицать, что все сработало, адекватно заложенным функциям, и он очнулся, словно пригретый солнышком вирус, благополучно перенесший неблагоприятные условия, но не кинули же его тут специально, ради чистоты научного эксперимента? Конечно, в армии бывает всякое, но подобный расклад не влезал ни в какие, даже армейские ворота.
Что же это была за вспышка?…
Спустя пол часа ему удалось полностью совладать с собственным телом, но Иван понимал, что это ненадолго. Принятый стимулятор сейчас задействовал все остаточные резервы его организма, но Лозин не мог предсказать, какими последствиями чревато воздействие боевого препарата при таком истощении?
Размышляя над этим, он не упустил ни секунды из отпущенного ему неопределенного лимита времени.
С большим трудом он освободился от грязного, вывалянного в падшей листве скафандра, оставшись в черной униформе космического десанта, с эмблемами ВКС России на рукаве и груди.
Связь… Первым делом – связь…
Иван сел, с усилием перевернул громоздкую космическую экипировку, затем осторожно извлек из под обода разбитого забрала гермошлема тонкую пружинистую дугу с крохотным коммуникатором на конце. За прибором связи послушно потянулся соединительный шнур, свитый в эластичную спираль.
Один из индикаторов, до сих пор работающий на внутреннем микродисплее скафандра, отражал уровень заряда автономных элементов питания. В данный момент он сиял желтоватой искоркой, значит батареи наполовину разряжены, на спутник не выйдешь, но в пределах десяти-пятнадцати километров связь должна быть устойчивой.
Большего ему и не требовалось. До штаба дивизии рукой подать, и его просто не могут не услышать…
Коммуникатор в момент десантирования был настроен на командную частоту штаба, откуда осуществлялся мониторинг всей операции. Три истекших месяца в этом смысле значения не имели, – в тактическом зале, независимо от времени суток неизменно дежурит более двух десятков офицеров, так что активируя систему связи, Лозин был абсолютно уверен, что его немедленно услышат.
– Командный-1… – Хрипло, с придыхом произнес он, с трудом выдавливая слова из пересохшего горла. – Здесь двенадцатый орбитальный, ответьте…
Тишина.
Лейтенанту на миг показалось, что он оглох от нее.
Машинально облизав пересохшие, растрескавшиеся губы, он проверил все соединения, убеждаясь в их исправности, и вновь повторил свой запрос.