Каждый уже смирился со своей участью. За исключением, меня. Я свое задание не получила. И, полагаю, время брать ноги в руки и отчаливать. Глаза у девочек были бешеные, ведь это я заварила эту кашу.
— Что ж тебе загадать? — постукивая пальцем по подбородку, интригующе произнесла Дуня. В этот момент никто бы не признал застенчивую Аиду в этой азартной львице, но когда речь заходила о игре, все мы становились другими. — Ты такая холодная с парнями, невозмутимая. Любишь чтобы тебя добивались, а когда в очередной раз рыбка соскакивает с крючка, то впадаешь в депрессию.
Бобрич говорила по существу. Это все было в моем стиле. Ну, вот не могу я по-другому! Ей богу, не могу и не умею! Не буду писать первой! Не буду звать гулять! И целовать первая тоже не бу-ду! Однако, пожалуй, есть разница между тем, чтобы быть недоступной и холодной, и черствой безэмоциональной скукой, как я. По крайне мере, мой единственный полноценный парень именно эти умозаключения выплюнул мне прямо в лицо. Да-да, очень по-мужски!
— Ты должна…
— Ты подлец! — завопил кто-то от души, и мы тотчас же обернулись.
Неподалеку от нас стояла шайка хоккеистов, а капитан команды и, по совместительству, самый главный вертихвост и обольститель, стоял и лыбился как ни в чем не бывало, когда рядом с ним стояла девушка и что-то недовольно вещала, тыкая пальцем ему в грудь.
— Опять? — устало спросила Сонька и поморщилась.
— Ага, драма таймс, — удобнее усевшись, поддакнула Ульяна.
— Ты… Ты, — тыкала пальцем и разъяренно шипела на парня. — Ты говорил, что любишь меня!
— Не-а, солнышко, — поправил ее парень и, убрав пальчик от своей груди, невозмутимо оставил на нем поцелуй, а затем отпустил руку девушки, — я сказал: я же любя-я.
— Да, как ты смеешь? Я думала мы будем вместе! Зачем ты тогда все это мне говорил? Зачем называешь «солнышко»? — барышня едва ли не плакала, и отчасти я ее понимала.
Потому что капитан команды, он же Илья Морозов, который и правда редкостный мороз, был любителем сладких речей.
Батюшки, сейчас начнется…
Секунда и девушка ревет. Нос опух, глаза покраснели, ядовитая слюна брызжет, будто пыталась ужалить этого Морозова, а тому хоть бы хны! Стоял себе и стоял, даже с товарищем переговаривался. Совсем что ли кармы не боялся?! Дать бы ему за то, что девок портил по роже его наглющей, чтоб не был таким красивым и чтоб мы бабы-дуры не велись на эту шараду.
— Вот козел! — фыркнула я, а девочки меня поддержали кивками.
Это уже третья сцена за последние два месяца, которые мы учились. Казалось, парень даже и не замечал, какой эффект воспроизводил на девиц. Нет, то что он ходячий секс, это он, безусловно, знал.
Вон, как самодовольно лыбу тянул, словно каждая ему сейчас на шею бросится, стоит ему пальцем пошевелить. Но зачем же лапшу на уши вешать?! Мы же девчонки велись на это!
Дуня пошевелилась, а ее глаза задумчиво побегали.
— Илюша! — крикнула девушка, что тот аж дернулся.
Должно быть, ему надоел этот цирк, поэтому, положив руку ей на плечо, парень лениво, будто ему наскучило ее общество, улыбаясь краешком губ, тем самым демонстрируя на своих отчего-то постоянно красных щеках ямочки, произнес:
— Зайка, не принимай все близко к сердцу.
Отпрыгнув от него, словно он ее ударил, она сжала руки в свои маленькие кулачки, вытянулась по струнке, а затем как дала паршивцу затрещину, что тот аж прозрел. Медленно потер щеку, а девушка уже убегала в слезах.
Нет, Морозов за ней не побежал, только хмыкнул и вернулся к разговору с друзьями, где Герман пошло крутил бедрами и что-то, явно не предназначенное для дамских ушей, занимательно рассказывал своим товарищам по команде, а те заводно улюлюкали и подбадривали его. Все это напоминало ритуальные танцы неандертальцев перед соитием.
— И даже не жалеет, — недовольно поджала губы Сонька.
— А чего ему жалеть-то? Получил свое и все, будь здоров, поминай как знали эту пылкую любовь, — в своей саркастической манере прокомментировала Ульяша.
— Этот тоже такой был, — я кивком указала на телефон, скривившись. — Все люблю-куплю, а потом, бац, и не получиться ничего. А все потому что не повелась. Не дала, вот и слился, — вспомнила, с чего мы собственно и начали.
А между тем у Аиды было шибко серьезное лицо. Такое, словно она собиралась в сию же секунду спасти мир. И тут ее взор пал на меня.