— Господин, господин! — кричали они, стараясь перекричать друг друга. — Господин, ваша милость! Я слышал про золото! Нет, это я слышал! Ваша милость, его величество знает про казну! А-а-а-а-а! — чуть глуховатый легионер, не обращая на вопли слуг, продолжал уверенно тащить их к выходу. — Казна, господин! Королевское золото, ваша милость! — словно попугаи ревели слуги. — Он говорил про Роланда! Господин…
И когда их тушки начали скрываться в проходе, до подтягивавшего штаны сотника вдруг дошел смысл их воплей. Какие штаны?! Какие завязки?! Шаморец уже сам заревел на весь дворец:
— Урвик! Стоять! Назад! — он кинул на пол меч и, чертыхаясь, подтянул наконец штаны. — Урвик! Тащи эту слизь обратно!
Через несколько мгновений оба слуги вновь влетели в зал, только уже от пинков Урвика.
— На колени, гниды, — испуганно кланяясь, слуги встали на колени. — Кто там что говорил? Ты? — сотник резко нагнулся и схватил за ворот ливреи конопатого мужичка, смотревшего на него как кролик на удава. — Что ты там заикался про золото? Ну?
Тот дернулся в его руках, аж ткань треснула.
— Я, ваша милость! Я говорил! — захлебываясь от страха, быстро — быстро заговорил он. — Седни убирались в опочивальни, а Его Величество занедюжил. Ворочался, сильно вспотемши был. Бормотал что-то. А я чищу покрывало-то, — зверское выражение лица сотника явно поторапливало слугу, отчего он зачастил еще сильнее. — И слышу тут такое, что испужался сильно… Золото, золото, говорит Его Величество. Мол, королевскую казну, спрятать нужно…
Хватка шаморца уже ослабла и он медленно опустил ворот ливреи, позволяя слуге вздохнуть нормально.
— Говорит он, что золото-то надо припрятать в замке. Помнишь говорит, как в детстве в замковом подвале лазили, прятались от слуг…, — а второй слуга тем временем, утвердительно кивал после каждого слова первого. — А потом что-то бормотать, шептать начал. Ничего не понятно стало. Я же, что… Понимаю, что в беспамятстве он и врать-то не будет…
Когда же говорливость слуги завершилась, то подключился его товарищ — невысокий пухлый колобок с маленькими ручками.
— Я тоже знаю, ваша милость, я тоже знаю! — на коленях пополз он к сотнику, словно побитая собачонка. — Еще про короля было сказано! Вот! Про короля Роланда, что мол он жив-живехонек и в том замке сидит да казну свою бережет».
Вот тут-то глаза сотника округлились еще больше. Узнать в один момент сразу две новости, это надо постараться! Да, еще какие это новости оказались?! Королевская казна нашлась! Сокровищница со всем золотом и серебром, накопленным Роландов за все эти дождливые годы! Роланд, в добавок, жив! Настоящий король Ольстера жив! Это же просто поразительные новости! Все это читалось на его лице, как в открытой книге.
Сотник вдруг бросается к двери и уже на выходе кричит Урвику:
— Этих не трогай! Я к командующему.
Четвертый гонг бронзового колокола, отмечающего вечернюю часть суток древнего города, прозвучал уже давно. Опустели узкие штреки, покинутые усталыми рудокопами. Медленно остывали огромные горны, в которых последние дни без устали ковалось обоюдоострые секиры, массивные панцири и прямоугольные щиты.
Однако, оказалось… не все покинули полутемные подземные переходы, мрак в которых едва разгонялся чадящими лампами. Кто-то все же тихонько, серой мышкой, крался от поворота к повороту, то и дело останавливаясь и с тревогой вслушиваясь в темноту. Это была невысокая, закутанная в темный плащ, гнома.
— Тир, — негромко позвала она, добравшись до условленного со своим возлюбленным места. — Тир, это я, Кора.
Ее едва слышный голос уносился в даль коридора тягучим эхом, отчего она всякий раз вздрагивала и еще сильнее куталась в плащ.
— Тир, где ты? — она сделал несколько шагов в сторону — туда, куда свет светильника едва доставал. — Ты меня слышишь? — голос ее снова и снова безответно убегал в темноту, заставляя ее еще больше нервничать. — Тир?
В этот момент со сторону рудных штреков, откуда еще несколько часов назад раздавались удары кирок и лязганье вагонеток, послышались легкие шаги. Через мгновение в темноте стала вырисовываться крупная фигура в плотном кузнечном фартуке.
— Кора, Кора, я здесь, — последний десяток шагов юноша уже бежал, пока, наконец, не заключил девушку в объятия. — Кора, как же я соскучился…
— Почему ты так долго? — гнома с тревогой вглядывалась в глаза юноши. — Я уже думала, что ты не придешь… Знаешь, как мне здесь было страшно одной.