19
В одной из повозок, где укладывалась только что сменившиеся патрульные, велся тихий разговор.
- Ханю! - позвал товарища мордастый воин, с наслаждением тянувший замерзшие руки к раскаленной до красна печурке. - Совсем что-ли замерз, глухой пень? Говорю, как тебе эти новые самострелы?
Второй ответил ему не сразу. Сначала он с кряхтением стащил с себя тяжеленный овчинный полушубок, затем черный нагрудник и, наконец, пропахший ядреным потом, подоспешник. Лишь после этого тот, кого назвали Ханю, повернулся к товарищу.
- Чего тут балакать, знатные самострелы. Непривычные токож, - невысокий, кряжистый воин, с покрытым оспинами лицом, говори негромко, обстоятельно, являя собой полную противоположность своему товарищу с пройдошистым и вечно недовольным лицом. - А лягаются как молодая кобылитца. Вона все плечо в синяках...
В этот момент с лежака приподнялся еще один бывший легионер, вихрастый курносый паренек, до этого просто слушавший их разговор.
- И что лягается, дядьку Ханю?! Зато любого с ног свалит. Да что там с ног?! Все кишки вытащит и на руку их намотает! - с восторгом выпалил он.- Если бы у нас такие самострелы были, то хрен бы нас кто в плен взял...Да уж, сильная штука.
В повозке на какое-то время вновь повисла тишина, прерываемая лишь сильным потрескиванием сгорающих поленьев в печурке.
- Думаю за такой самострел в Шаморе выложат кругленькую сумму, - мордатый вновь задумчиво посмотрел на своего товарища, уже улегшегося на свое место возле печки. - Чай десяток, а то и два десятка золотых монет, дадут... Как думаешь, Ханю?
Тот утвердительно прогудел.
- Целых два десятка... А если еще и громовых камней принести? - он все не унимался, снова и снова "закидывая удочку" в сторону десятка своей бывшей турии. - Это же могут и дворянство дать... Представляешь, Ханю, дворянство? Вот приедешь ты в свою занюханную деревню весь такой в парче, в золоте на черном аргамаке, препоясанный мечом из гномьего металла. И дочка старосты, что давно-давно обозвала тебя оборванцем, броситься тебе в ноги. Голосить станет, что дура дурой была, что сразу и не распознала такого справного молодца... А?! Как тебе?
Молодой, заслушавшись таких речей, вытянулся с лежанки и едва не свалился на деревянный пол. Ханю же недовольно скривил рот. Сказанное му явно не нравилось, о чем, собственно, он и сказал:
- Ты, проныра, хавальник-то свой закрой. Что пацану сказки рассказываешь? Он же дурень, как есть дурень. Во молоко еще на губах не обсохло. Он во сне еще коров за сиськи дергает, а ты ему про что гутаришь? - недовольным тоном продолжал бывший легионер. - Зачем на от добра добра искать? Тебе, что мало всего этого? - Ханю кивнул на висевшие на стене массивные доспехи, меч в ножнах, продолговатый щит. - Здесь добра на сотню золотых. А владыка еще обещал добавить. Или ты думаешь тебе в легионе что добавят?! - усмехнулся он. - Эти живодеры сначала тебя одерут как липку, забрав и доспехи и оружие. Потом же всю твою награду присвоят благородные, а тебя вон по щеке похлопают. Скажут, что хороший воин и тебя ждет награда от великого султана.
Однако, мордатый и не думал успокаиваться. Махнув рукой на опытного воина, он начал "обрабатывать" молодого, который с открытым ртом слушал все его россказни. Их тихий разговор утих лишь к утру, когда в повозку вернулась очередная смена часовых.
Тогда мордатый выскользнул на улицу провожаемый нехорошим взглядом Ханю, который со вздохом тоже встал и вышел на улицу... Утром же за одним из деревьев воины нашли мордатого, застывшего в снегу с оскаленным ртом.
Немолодой полный мужчина подошел к оконному проему и несколько минут внимательно вслушивался в тишину спящего города. После этого дернул за толстый витой шнур и проем закрыло толстое полотно ткани.
Оглядев комнату Тарек Кошивин, известный в городе преуспевающий купец, довольно причмокнул полными губами.