— Мой мальчик, сынок, — начал он. — Я люблю тебя. Я все о тебе знаю. О твоей жизни, о твоих друзьях. Я просто хочу, чтобы ты знал — я считаю это правильным. И надеюсь, ты найдешь человека, с которым будешь счастлив.
Он взглянул мне в глаза с одобрением и любовью, покивал.
— И еще, у меня есть к тебе просьба. Когда я умру, похорони меня в таком месте, с которого виден Вудсток. Знаешь маленькое еврейское кладбище неподалеку от фермы Макса? Вот там я и хочу лежать. Фестиваль был лучшим, что случилось в моей жизни, и это твоя заслуга.
— Нет, пап, — ответил я. — Наша. Твоя и моя.
Мы замолчали, и я вдруг вспомнил о вопросе, который мне всегда очень хотелось задать ему.
— Пап, — сказал я. — Почему ты столько лет оставался с мамой? Ты всегда так уставал. Почему ты ни разу не сказал ей, чтобы она перестала изводить тебя своими придирками?
— Я люблю ее, — прошептал он. Это были последние слова, какие я от него услышал. На следующий день папа умер.
Когда я сообщил о его смерти маме, с ней случился истерический припадок.
— Как ты мог так поступить со мной, Янкель? — визжала она. — Оставил меня здесь одну в самом начале сезона! Как я со всем этим справлюсь? Как буду сдавать комнаты, стелить постели и постригать лужайки — и все одна? Что я теперь буду делать в мотеле в день поминовения погибших солдат? А кто уборные будет чинить? Ни одного хорошего дня я от тебя не получила за всю мою жизнь! Ни одной секунды счастья! Ни разу! Ни одного хорошего дня за целую жизнь!
Мы похоронили папу на кладбище, с которого хорошо видна ферма Макса. В тот же год семейство, владевшее в Бронксе итальянскими ресторанами, купило у нас «Эль-Монако» и обратило его в еще один итальянский ресторан. Мы продали большую часть нашего имущества, а затем я поселил маму в богатом еврейском доме для престарелых, находившемся в нью-йоркском районе Ривердейл. В доме имелись синагога, раввин и множество кумушек, с которыми мама могла обмениваться сплетнями. Обосновавшись там, она сказала мне, что, наконец-то, счастлива. «Здесь чудесно, — сказала она, — Unzereh menschen.» («Наши люди».)
Как выяснилось, самый главный ее страх — состариться, не имея в запасе достаточного количества денег, — маме, собственно говоря, и не грозило. Определив ее в дом престарелых, я вскоре узнал, что за проведенные нами в мотеле годы она ухитрилась скопить около ста тысяч долларов, о которых мы, папа и я, и понятия не имели.
В начале 1990-х мама умерла, истратив почти все деньги, какие она отложила на старость. Совсем незадолго до ее ухода я сказал ей, что пишу книгу о Вудстоке и о наших приключениях в «Эль-Монако».
— Надеюсь, обо мне ты в ней не упомянешь, — сказала она. — Не говори никому, где я. Понаедут репортеры, станут вопросы задавать, а что я им скажу? Я уж лучше промолчу, не стану вредить твоей книге. Я всех этих юнцов с их грязным сексом и наркотиками просто ненавидела — им бы лучше было дома сидеть, с их матерями. И музыку их тоже ненавидела. Мне было стыдно за то, что ты в этом участвуешь. Не понимаю, зачем тебе напоминать людям о том, кто ты, и что теперь делаешь. Они же ругать тебя будут за то, что ты — один из тех, кто помог Вудстоку. А я стыжусь и тебя, и Вудстока.
Есть на свете вещи, которые не меняются никогда.
Впрочем, все это уже не имело для меня большого значения, поскольку я нашел то единственное, что искал всю мою жизнь — любовь. Весной 1971 года я познакомился с Андре Эрноттом, бельгийским профессором и театральным режиссером, который, получив грант от «Фонда Харкнесса», изучал на Манхэттене американский театр. Андре было немного за тридцать — высокий (около шести футов двух дюймов), худощавый, красивый мужчина. В жизни своей не встречал я человека, с которым мне было так легко разговаривать и делиться мыслями.
Через три месяца после нашей встречи Андре вернулся в Бельгию, а вскоре за ним последовал и я. Там, в Брюсселе, мы зажили одним домом. Темперамент европейцев пришелся моему эмоциональному складу в самую пору и, может быть, от этого творческие мои способности расцвели полным цветом. Я освоил французский и начал писать для телевидения, театра и кино. Затем стал штатным драматургом Национального театра Бельгии. Мы с Андре вместе работали над многими сценариями и театральными постановками — не только в Бельгии, но и во Франции и в других европейских странах.