Дело Гусева, следствие по которому тянулось уже второй год, – вот что было тем основательным крючком, на котором Игорь Петрович Брусницын крепко держал и некоторых своих как бывших, так и действующих коллег из МВД, и бизнесменов, по которым давно тюрьма плачет, и даже криминальных авторитетов. Мир-то ведь сложен, многогранен, и его многочисленные плюсы и минусы взаимно притягиваются и взаимно отталкиваются, считай, на каждом шагу.
И бывший полковник внутренних войск, который так и не научился до сих пор ощущать себя «бывшим», но почему-то любил, когда подчиненные называли его уже не полковником, по старой памяти, а боссом, степенно поднялся из своего кресла с чувством уверенности, что правильно решил очередную тактическую задачу.
С утра у Ирины Генриховны начались новые неприятности. Собственно, может быть, это не совсем то слово, но в ее сознании после вчерашнего происшествия уже, кажется, любые, даже самые рядовые, события несли ощущение опасности.
Застолье закончилось поздно, но Вячеслав ни за что не захотел остаться и отпустить своего водителя, который весь вечер проторчал у подъезда в ожидании начальника. Ирине пришлось даже сбегать к нему и отнести бутылку пепси-колы и пару котлет, переложенных ломтями батона, – жалко же человека! И не так чтоб уж здорово выпили, но разговаривали друзья, сидя на кухне, еще долго. А она пошла спать. Волнения минувшего дня утомили ее, и Ирина заснула мгновенно. Рано вставать не было никакой необходимости, занятия в училище у нее начинались с середины дня.
Словом, когда проснулась, комната была залита ярким солнечным светом, а мужа, естественно, уже не было. Сколько бы с вечера Турецкий ни принял «на грудь», утром он вставал рано и, как в молодости, выглядел молодцом – прямой и сверкающий свежевыбритыми щеками. Нинка тоже давно в школе. Особых дел нет.
Вот она и лежала, расслабившись и глядя в высокий потолок, который давно требовал ремонта. Сколько уже времени обои не меняли? Пять лет? Нет, семь, пора уже. И эта новая неожиданная забота сразу чуть подпортила умиротворенное утреннее настроение.
А потом раздался телефонный звонок. Она перевернулась на бок и взяла с тумбочки телефонную трубку, будучи абсолютно уверена, что это супруг интересуется ее моральным состоянием – «облико морале», так сказать. Она ведь тоже не удержалась вчера и от огорчения дернула-таки почти целую бутылку сухого вина. Правда, сейчас чувствовала себя вполне прилично. Ну а он, конечно, первым делом продиктует ей свой персональный рецепт, пригодный, кстати, на все случаи жизни: контрастный душ, чашка горячего кофе и рюмка коньяку. И все, валяй на новые подвиги! Совет, разумеется, неплохой, отстраненно подумала Ирина, но сейчас никакой нужды в нем не было.
– Ну слушаю тебя, – улыбаясь, сказала она в трубку и удивилась при этом некоторой хрипотце в своем голосе.
– Извините, Ирина Генриховна, – раздалось в ответ, – но я точно не тот, кого вы имеете в виду. Очень прошу вас не бросать трубку и выслушать. Иначе уже сегодня мое собственное разъяренное начальство съест меня вместе с говном, извините мне такую вольность...
«Эва! – едва не воскликнула Ирина. – Это еще что за джентльмен из подворотни?» И потом, голос в трубке ей показался смутно знакомым.
– А вы кто и что вам от меня надо? – недовольно спросила она.
– Буквально два слова. Зовут меня Владимиром Харитоновичем. А являюсь я тем самым хамом-охранником, совершенно незаслуженно оскорбившим вас вчера. И теперь мне грозит увольнение.
– А я тут при чем? Это же вы – хам, значит, так вам и надо.
– Да, я заслужил, конечно, заслужил, нет слов, – виноватым голосом сказал мужчина. – Мое начальство распорядилось так. Я должен принести вам свои глубокие извинения, вернуть водительские документы и гарантировать оплату всех расходов, касающихся повреждений, нанесенных вашей машине тем человеком, которого я сопровождал. Вот, и еще я цветы тут вам привез, букет. Это чтоб вы по-честному извинили меня. Ну а если нет, то, значит...
– Значит, что?
– Ну говорю же, пойду писать заявление по собственному.
– Наверное, это будет правильно. – Ирина не выказала никакого сочувствия, но сама ситуация ее почему-то позабавила. – А вы хоть писать-то умеете? Может, вам продиктовать? Чтоб без грамматических ошибок? – улыбнулась она.
– А чего? Я разве против? Не, вы не думайте, Ирина Генриховна, что если я воевал в Чечне или что меня там здорово ранило...
– Куда ранило-то? – невольно вырвалось у Ирины.
– Не, ну вы даете! – Охранник как-то очень душевно и будто облегченно рассмеялся. – Да башку пробили «чехи» проклятые. Черепно-мозговое называется. Но ране-то что, она зажила, а вот затмения местного значения, как наобещала мне там одна симпатичная врачиха, случаются. Вот и вчера, думаете, я все помню, что и как говорил? Это мне позже сказали.
– Кто сказал-то? Милиционер?
– И он тоже.
– Ну будет врать. Нас всего трое и было. Короче, чего надо?
– Да вот, права...
– Опусти в почтовый ящик. Номер девяносто два. Можешь консьержке внизу отдать, я позже возьму.
– А это... насчет цветов? И договориться бы... Оценка нанесенного ущерба опять же...
– А насчет всего остального, как меня уже предупредили вчера в Министерстве внутренних дел, – Ирина врала, но не сильно, Славка был начальником одного из Главных управлений МВД, – разговор с участниками ДТП состоится в кабинете у Федора Александровича Фролова, начальника московского ГАИ, или как там оно теперь у вас называется. Причем он меня лично предупредил, чтоб ни в какие переговоры самой не вступать. Так что можешь звонить на Садовую-Самотечную и договариваться. А я подъеду, когда меня пригласят. Все, разговор закончен.
– Погоди!.. – заторопился охранник. – Ой, извини...то есть извините. Послушайте, Ирина Генриховна! Ну давайте договоримся по-человечески. Ну пожалейте уж, что ли... Да я вам хоть новую машину обеспечу, только скажите. Меня же, если сейчас уволят, больше ни в какую охрану не возьмут, с моим-то здоровьем! Так чего ж тогда остается, куда податься, в бандиты? И чтоб ваш супруг меня потом на нары отправил, да? А как же профилактика преступности? А судьба человека? Даже и не по-христиански как-то...
– Ну насчет здоровья на меня давить не надо, судя по твоему виду, ты еще можешь запросто не один вагон угля лопатой разгрузить. И «будку» раскормил – дай боже, и смотришься обыкновенным «бычарой», уголовником. Тоже мне христианин! Это я к вопросу о профилактике. Поздновато, думаю, тебя человеком-то делать. Уж что есть, то есть. И никто тебя никуда не уволит, потому что именно такой ты своим хозяевам и нужен, верно? А приехал ты сюда потому, что тебе так приказали. Чтоб дело закрыть и волны не поднимать, так? Ну чего молчишь?
– Удивляюсь. Умная ты баба, все просекла! Ей-богу, искренне уважаю. Конечно, по правде говоря, вот тот, который тебя отодвинул, он больше всех в штаны наложил. А я что? Я обычный охранник и всегда крайний. А крайних, как правило, и сдают. Вот в чем причина. Но насчет ранения... тут я тебе не соврал. Честно, бывают затмения. Хотя в нормальной жизни я еще очень даже, подружки, во всяком случае, не жалуются, а сами обратно прибегают. А чего? Один живу, как перст, ни жены, ни детей, ни родителей. Бабки платят хорошие, свое жилье – тоже. Боевые соратники – сама представляешь, что в основном за публика. Такие же, как я, которые Чечню прошли, кто, может, получше, кто похуже. В общем, скажу, на жизнь не жалуюсь, точнее, не умею, не научился. И жалость к себе вызывать тоже не люблю. А женщины, про которых говорил, они не для души – для тела. Бравада у меня такая, понимаешь?
– Чего это ты вдруг решил мне исповедаться? – Ирина хмыкнула.
– Ну а кому ж еще-то? Да и стыдно мне. Вот обхамил тебя вчера – ни за что, а в душе до сих пор такой осадок, будто сам дерьма нажрался. Ком в горле аж стоит.
– Интересно! – засмеялась Ирина, незаметно для себя проникаясь к собеседнику, может, еще и не симпатией, но уже чем-то похожим на нее. Сочувствием, что ли? – А водкой прополоскать не пробовал?
– Ну вот видишь, тебе все шуточки... А я б и глаз от стыда не смог поднять, если бы на тебя посмотреть пришлось.