Из сообщения Чрезвычайной государственной комиссии СССР
На территории лагеря Освенцим имелось 35 специальных складов для вещей и одежды ограбленных узников, большинство из которых по прибытию в лагерь немедленно уничтожались. 29 из этих складов немцы перед остступлением сожгли вместе с находящимися там вещами.
В оставшихся шести складских помещениях обнаружено:
Мужской верхней и нижней одежды – 348 820 комплектов; женской верхней и нижней одежды – 836 255 комплектов.
Найдено большое количество детской одежды и атрибутики: рубашки, распашонки, штанишки, пальто, шапочки, детские горшочки, незатейливые игрушки…
Наряду с предметами роскоши и различной домашней утварью на складе хранилось большое количество побывавших в употреблении зубных щеток, кисточек для бритья, очков, зубных протезов и других бытовых мелочей.
На кожевенном заводе Освенцимского лагеря оставалось 293 запакованных тюков женских волос, подготовленных к отправке в рейх, – для нужд текстильной промышленности – общим весом 7 тысяч килограммов. Экспертная комиссия установила, что волосы были срезаны со 140 тысяч женских голов и детских головок…
P. S. Помимо основной функции – фабрики по истреблению миллионов жертв, концентрационные лагеря широко использовались в качестве поставщиков рабов для военного и смежных с ним производств. Прибыль от их труда, составлявшая сотни миллионов рейхсмарок, была одним из важных источников дохода СС.
Содержание узника, включая расходы на питание и одежду, не превышало 0,70 рейхсмарок в день; прибыль, приносимая его рабочим днем продолжительностью в 11–12 часов (в любое время суток), составляла шесть рейхсмарок. Учитывая среднюю продолжительность жизни узника в концентрационных лагерях (около девяти месяцев) и ограбление его трупа (извлечение золотых коронок и т. п.), доход, получаемый СС от эксплуатации каждого заключенного, составлял в среднем 1631 рейхсмарку.
В эту сумму не включены доходы от промышленного использования трупов и стоимость имущества, конфискованного у жертвы до ее заключения в концентрационный лагерь.
Глава I
Зачем?
Итальянский философ и видный интеллектуал XX столетия Норберто Боббио полагает – нацистские лагеря уничтожения «были не одним из – а самым чудовищным, возможно, неповторимым событием в человеческой истории».
«Правда Майданека или Освенцима – это трудная правда, а для тех, кто прошел через это – очень личная правда. Мне кажется, что отображение этой правды во всей ее сложности станет возможным лишь в произведениях будущих поколений. Она, эта правда, будет подлинная, как смерть, и уже не будет отравлять» (И. Неверли, польский писатель, бывший узник Освенцима).
«Описывая трагические события XX века, следует воздержаться от того, что некоторые ученые (такие, как голландский исследователь исторической памяти Беребер Бевернаж) называют "временным манихейством", то есть – от ощущения, что все это было в «плохом» прошлом, а мы теперь живем в цивилизованном мире, где существование концлагерей невозможно… Разговор о концлагерях XX века – это разговор о нашем обществе, о корнях тех явлений, которые в скрытом виде (и не только! – Авт.) присутствуют в современности» (из лекции Михаила Немцова, прочитанной в Высшей школе социальных и экономических наук. Москва).
«Зачем я об этом пишу? К чему бередить старые раны?» – размышляет над раскрытой рукописью бывший узник концлагеря Освенцим-Биркенау. Мучительное сомнение захлебнулось в призраках воспоминаний, нахлынувших из глубин подсознания неизжитого прошлого:
Воскресенье, послеобеденное время – группа заключенных, расположившись на нарах, пытается вообразить картину послевоенного будущего:
«Профессор, – обращается к одному старому заключенному молодой поляк Казик, – а что будет с Освенцимом после войны?»
«А что должно быть? – отвечает тот, которого называют профессором. – Пойдем домой».
«Не говори ерунды, профессор, – перечит Казик. – Живым отсюда никто не выйдет!»
«И то верно, – отвечает наш профессор. – А все-таки пусть живые не теряют надежды! А что до самого Освенцима, то новая Польша построит здесь большой музей, в который постоянно будут приезжать делегации со всей Европы. На каждый камень, на каждую дорожку возложат венки, потому что здесь каждая пядь земли полита кровью. А потом, если бараки рухнут, дороги зарастут травой, и о нас все забудут, будут новые, еще худшие войны и еще худшие зверства. Потому что у человечества есть лишь две возможности: либо оно найдет путь к лучшему социальному строю, либо погибнет в варварстве и людоедстве».