Они оба провели день в больничном крыле, и я не задавался вопросом, что там у них произошло. Все еще считали, что Луи моя сучка, но меня это не особенно волновало. По крайне мере, до тех пор, пока перед отбоем дверь моей камеры не открылась, и Зейн не впихнул потрепанного Томлинсона с грудой вещей в руках.
— Зейн, что за херня?
— Начальник тюрьмы дал приказ их расселить. Чуть не поубивали друг друга, придурки, — выплюнул он, захлопывая дверь обратно.
Луи не обратил на меня никакого внимания, просто кидая своё барахло на верхнюю койку, которую только недавно освободил Найл.
Еще недавно все это могло быть слишком идеальным стечением обстоятельств, но теперь Луи раздражал меня, и у меня не было никакого желания в его присутствии.
***
Я ведь упоминал, что Луи не было дело ни до чего, кроме его семьи.
Над кроватью он прикрепил их фото: три смеющиеся девочки, он и мужчина с женщиной, очевидно, его родители. Иногда мне казалось, он что-то произносит, будто разговаривает с ними, не знаю, во сне или при бодрствовании.
По ночам он обычно просыпался раза по два, тяжело дышал, ворочался полчаса, а потом снова засыпал, и так на пару часов, пока не проснется вновь. Иногда я слышал его шепот, но не мог разобрать слов.
На третьи сутки я не сдержался и накричал на него, когда он в очередной раз разбудил меня. После этого он стал еще тише, но просыпаться не прекратил.
Мне было жаль его, только совсем немного. Я знаю, каково это оказаться в этом дрянном месте, когда у тебя были совсем иные планы на жизнь. Но я уже привык, и думал, что он привык тоже.
— В чем дело, Томлинсон, — прошипел я, когда двухъярусная кровать стала ходить ходуном, от его шевелений.
— Ни в чем, — ядовито буркнул он в ответ, но снова продолжил копошиться и что-то шептать. Я не выдержал, встал с постели и залез на второй ярус, придавливая его запястья к подушке и склоняясь над ним слишком близко.
— Тогда заткнись нахрен.
Он замер, и я увидел, что на лбу у него были капли пота, а глаза испуганно расширились.
— Попробуй заставить, — он выплюнул это, и я снова ощутил прилив уснувшего интереса к нему. Может, мне стоило заткнуть его другим способом, может, мне стоило просто ударить его, но в итоге я снова поцеловал его, как в тот раз, в душевой, и в итоге, он снова ответил мне. Это был странный поцелуй задушенной боли, поцелуй невысказанных слов и отчаяния. И я забрался на его постель окончательно, сжимая пальцами его тонкую шею и притягивая ближе.
========== Часть 3 ==========
«Пусть будет, что будет» — говорил я себе всякий раз, когда Ник меня во что-то втягивал. Новая поза в сексе? Да, отлично. Отношения? Почему бы и нет. Совместный дом, домашнее животное, тусовки, воскресные обеды с общими друзьями? Пожалуйста.
На этот раз я такого себе не позволял. Я был осторожным, словно параноик, потому что я не хотел оттирать уже две татуировки. Но Луи действовал на меня слишком странно.
Все его действия шли в разрез с тем, что я чувствовал. В один миг мне казалось, что он принадлежит мне, что он дается мне в руки. Доходило до того, что я лихорадочно рассматривал его тело. Я не знал, на что я надеялся. Но я почему-то надеялся.
А потом я видел его сжатые губы и напряженность в теле. Его отсутствие желания ко мне, и мне будто давали разрядом по позвоночнику. Я сжимался от какой-то неведомой мне боли и хотел просто понять причину.
Все стало, как и прежде, только каким-то излишне театрализированым. Мы везде были вместе, я целовал его в угоду публике, позволял сидеть на моих коленях или укладывать на них голову, чтобы он мог полежать. Мне нравилось, как кривились лица заключенных, когда я терзал шею Луи, пока ржавая вода обливала нас сверху.
И все же я не знал, где проходит тонкая грань наших отношений. Что считать действительностью, а что лишь устоявшейся игрой для подобного места.
***
Нам не всегда выдавались такие свободные часы, но сегодня кто-то опять устроил драку и всех разогнали по камерам раньше обычного, а это не самое приятное, потому что все, что тут можно делать — это убивать время.
Обычно он никогда не проявлял активности, изредка целовал меня первым, изредка клал руку мне на колено, хотя отвечал на мои действия всегда безропотно и с готовностью. Но тогда он был, видимо, слишком вдохновлен, что даже забрался мне на колени и наслаждался моими быстрыми и глубокими поцелуями.
Нужно понять правильно, да, это было в неком смысле болезненно — то, что он не испытывал ко мне желания, но я оставил попытки его возбудить лишь по одной причине — я не хотел доставлять ему дискомфорта. Я не знал, почему его тело не реагировало на меня так, как мое на него, возможно, он не испытывал влечения к парням, или конкретно ко мне, а сейчас лишь делал то, что ему приходилось делать. У меня не было верного ответа на этот счет, потому что мы никогда это не обсуждали, и я просто оставил этот вопрос.
Но иногда он бывал слишком отдающимся, таким, словно действительно желал, но просто не мог это проявить через своё тело. И в тот день было именно так.
Его бедра соприкасались с моими, и я был уже наполовину тверд, потому что я твердел слишком сильно всякий раз, когда инициатива шла с его стороны. Он кусал мочку моего уха, теплое дыхание щекотало мою кожу, и я старался быть осторожным и желающим, просто чтобы понять, удастся ли мне заставить его хотеть меня в этот раз.
Луи терся об меня, немного остервенело, его взгляд казался поплывшим, но было ровно также как и всегда. Я сжимал его задницу в руках, а он смотрел на меня сверху вниз из-под опущенных ресниц и падающих на лицо волос.
Я стал замечать его мелкие привлекательные детали, например, то, что цвет его волос был немного карамельным, или то, что его голубые глаза иногда блестели, когда я его целовал. Я знал, что он всегда сжимался, когда я прикасался губами к его шее, хотя щекотки он не боялся. Но когда я отстранялся, он мог иногда запутаться пальцами в мои волосы и прижать меня обратно.
Он был очень странным, и это сводило с ума еще больше.
Иногда Луи мог прошептать какую-то безумную вещь, вроде сексуальной просьбы или то, как ему хорошо. Я не понимал, зачем он говорил что-то подобное, если я чувствовал, насколько сильно ему это не нравится.
Это было настолько дерьмово, что я знал все эти вещи и держал в своей голове, чтобы позже проматывать их как заезженную пленку, думая и думая об этом всё время.
А потом он сделал это.
Он склонился надо мной, медленно и глубоко поцеловал меня, и прошептал:
— Сегодня много времени, да? Трахни меня.
Это был первый раз, когда он сам попросил меня сделать это.
***
Обычно наш секс проходил довольно быстро. Я бы даже назвал это перепихами.
Во-первых, всегда была вероятность того, что нас застукают надзиратели, а они этого не жалуют.
Во-вторых, я всегда боялся, что это превратится во что-то запутанное.
В-третьих, согласитесь, я выглядел бы как маньяк-извращенец, насилующий парня, который даже этого не хочет. Ладно, в самом начале была разовая акция, когда я изнасиловал его в душевой, но теперь…
А теперь он сам просил меня сделать это. Обычно всегда.
С каждым разом все происходило как-то дольше, тщательнее, желаннее. Я целовал его, и он отвечал мне, я входил в него, и он просил продолжать.
Иногда он седлал мои бедра, насаживался на мой член сам, цеплялся своими пальцами мне за плечи и так часто и загнанно дышал, будто ставит рекорд.
Я не мог насытиться этим. Я стал ждать тех мгновений, когда он сам начнет незаметно ластиться ко мне, желая прикосновений и ласк. Самыми лучшими были моменты, когда он отвлекал меня от какого-то занятия и занимал собой.