Но я знал, что её не было.
Это пожирало меня изнутри. Пальцы сводило от недостатка прикосновений, и я просто скучал по звукам его голоса.
Иногда он говорил мне «доброе утро» или «спокойной ночи» или «зовут на обед», но это стало слышаться совершенно иначе.
А потом объявился Ник-чёртов-Гримшоу.
Я не видел его с того дня на суде и готов был не видеть еще дольше, но утром, в день для посетителей, ко мне пришёл Зейн и сказал, чтобы я поднимал свою задницу, так как ко мне гости.
— Что? Ко мне не ходят посетители. Это Найл? — спросил я с надеждой.
— Нет, твой любовничек, — скорчился он, и я заметил как напрягся от его слов Луи, да и я сам.
Когда наша камера сменилась на комнату для посетителей, я нервно поджал губы. Ник сидел передо мной за стеклянной перегородкой, прижимая к уху телефон. Он не изменился, хотя, может, мне так казалось.
Я снял трубку и прислонил к уху.
— Привет, — тихо произнес он.
Я кивнул.
— Гарри, у нас не так много времени, я…-
— Что тебе нужно?
Он казался неуверенным, даже смущенным.
— Я здесь по поводу твоего освобождения, малыш, — на губах его растянулась улыбка, которую мне в тот же момент захотелось стереть.
— Малыш? Не знал, что меня теперь так зовут.
— Гарри, пожалуйста… Послушай, мне очень жаль.
— Да, мне тоже, Ник. Очень жаль, что ты оказался самым паршивым куском дерьма.
— Гарри, я знаю, ты зол. Но я здесь, чтобы помочь. Послушай, я хотел тебя предупредить, но все случилось слишком быстро, и я не успел. Я собирался вытащить тебя, но это дело нужно было закрыть, и ты…
— И я оказался тем, на кого нужно было всё повесить, да?
— Детка, прошу… Ничего не изменилось, я вытащу тебя, и я по-прежнему хочу быть с тобой.
Я скривился.
— Если так, то я предпочту остаться тут.
Локтями я уперся в стол, наклоняясь ближе к Нику и вглядываясь в его глаза, в надежде, что он увидит, каким отвратительным я стал. Это его вина.
Но вместо этого его взгляд скользнул ниже, прямо к моей груди, где из-под майки виднелась свежая татуировка.
— Ты кого-то встретил? — его голос похолодел, и надежда в глазах мгновенно погасла, в то время как я упивался этой сменой его настроения.
— Да.
— Что ж, — он откашлялся, и я видел, он не мог перестать смотреть на тату, потому что она была больше, намного больше его татуировки. И я надеялся, что его это задевает.
— Я… Не важно. Это не важно, Гарри. Мы справимся с этим, да? Ты выйдешь, и мы…-
— Ник, — сказал я голосом намного грубее, чем рассчитывал. — Нет больше нас.
— Гарри, я люблю тебя, — серьезно ответил он, приблизившись к разделяющему нас стеклу. Я криво ухмыльнулся.
— Да, разумеется, я видел твоё липовое тату.
Он покачал головой и отвернул рукав своей рубашки, показывая новую татуировку, которую я до этого никогда на нем не видел.
— Оу, что, сделал еще одну?
Он устало выдохнул и закатал рукава обратно, а мне так нестерпимо захотелось вернуться обратно в свою камеру, к тишине, покою и… Луи.
— Гарри, я знаю, я запоздал с этим, но это правда она. Я люблю тебя, поверь мне, я…
— Мне пора идти. Прости, Ник. Надеюсь, ты больше не придёшь.
Зейн неподалеку принял мой знак и открыл дверь, пропуская обратно в стены тюрьмы, где мне было намного легче, чем в этой чертовой комнате с Ником.
***
У Луи была странная привычка — он всегда загибал пальцы, когда что-то говорил и перечислял. И раньше мне казалось это милым — он брал мою руку, и касался своими пальцами моих, загибая один за другим, пока мы что-то обсуждали.
А теперь его пальцы были свободны. И мои тоже.
Когда я вернулся после разговора с Ником, он был напряжен, хотя внешне заметить это было трудно. Но стоило мне случайно задеть его рукой, как он вздрогнул, будто от удара током, и слишком взвинчено продолжил дальше читать книгу.
За хорошее поведение его перевели на уровень повыше, а значит он мог дольше, чем я, заниматься отработками или просто перемещаться по тюрьме, дольше гулять или принимать душ. И он пользовался этими часами, чтобы увеличить дистанцию между нами, пока я загибался от недостатка его внимания.
Тогда он пришел позже, потому что ему разрешили сходить в больничное крыло, и как только он вернулся, то лег на свою постель, но я знал, что он не спал.
Я не мог больше держаться, может, он не замечал изменений на моем теле, но лично мне чернильные следы жгли и в сердце и в душе.
Я залез на его верхний ярус, и как обычно присел на край, наблюдая за тем, как безучастно он смотрит в темноте на потолок. Кожа на его руках просила моих прикосновений.
— Луи, — я произнес это куда тише, чем собирался. Я, вероятно, выглядел жалким, хотя я и был жалким. Жалкий, безответно влюбленный зэк. Как мило.
— Ответь мне хоть что-нибудь, — попросил я.
— Что ты хочешь, Гарри?
— Я хочу извиниться. Я не должен был говорить этого.
Луи зашевелился на постели и вскоре уже сел возле меня.
— Зачем ты извиняешься? Это было во время секса, Гарри. Никто не извиняется за то, что говорит во время секса, — фыркнул он, и я удержал его за бедро, когда он собирался спрыгнуть с постели.
— Я извиняюсь не потому что сказал это во время секса, — вспылил я. — Я извиняюсь за это.
Я оттянул края майки, и моя татуировка стала выделяться в полутьме камеры, как будто свет сошелся на ней клином. Луи замер, глядя на это. Пальцы его потянулись к моей коже, и я почувствовал их холод, когда он коснулся её.
— Ты влюблен?
Его вопрос мог показаться глупым. Потому что это было очевидно. Но мне ничего в нем не казалось глупым, каждое его слово я готов был воспринимать всерьез, поэтому я просто кивнул, пока его пальцы продолжали исследовать метку любви.
— Мне очень жаль, — тихо прошептал он.
— О чём ты?
— О том, что ты снова ошибся с выбором. Мне жаль, что я ничего не могу тебе дать, — Луи закрыл лицо руками и отчаянно вздохнул. Воздуха в камере и правда стало слишком мало.
— Луи, — я коснулся его рук, убирая их от лица, просто потому что мне нужно было видеть его, и потому что мне нужно было его коснуться.
— Нет, Гарри. Мы и так в тюрьме. Господи, твоя жизнь и так не из лучших, а теперь я испортил её еще больше. Зачем ты выбрал меня тогда, — озлобленно прошептал он, но злоба его была скорее на себя самого.
— Это ты сел тогда ко мне, — я сделал попытку улыбнуться, хотя улыбаться никому из нас не хотелось.
— Ты мне нравишься, Гарри. Правда. Я не знаю, я думал ты псих. Ты постоянно пялился на меня, а еще всегда с такими безумными глазами оттирал свою татуировку. А потом ты накинулся на меня тогда в душевой. Но я все равно влюбился в тебя. Я не знаю. У меня все еще нет этой тупой татуировки, Гарри, понимаешь? Но я чувствую, что я влюблен в тебя. И я… был возбужден тогда.
— Что?
Он сказал сразу так много, и мысли мои разбежались. Я думал о том, что я нравлюсь ему, и о том, что он влюблен в меня. Но его тело по-прежнему чистое, тогда, значит, он врёт? И я думал о том, что он возбудился, и… этого всего стало слишком много.
— Я возбудился, когда ты сказал это, — смущенно ответил он.
— Когда я сказал…-
— Да, — его взгляд из-под ресниц мог стать причиной моей смерти. Я коснулся рукой его щеки, и он прильнул ближе, ожидая, что я что-нибудь сделаю. Но я не знал что.
Обычно я никогда не бывал нежным в отношениях. Романтика, сладкий ванильный секс и всё такое было не по моей части. Наверное, поэтому я и сошелся с кем-то вроде Ника. Но это не значит, что я не испытывал чувств. Просто раньше все выглядело как-то… нелепо. Я не мог представить, что могу кому-то дарить цветы или называть ласково «любимый». А потом появился Луи, и я не представляю как, но рамки размылись, и я стал таким разбитым и податливым, в то время как мы все еще были в гребаной тюрьме.