Ведь то, за что она так долго боролась и что так долго выстраивала, отвернулось от неё. И весь мир вдруг погас.
— Изменил мне? — с грустной ухмылкой задаёт она этот риторический вопрос. — И как, понравилось трахаться с обеими?
— Чтобы изменить, Джина, — надломленным голосом говорит он. — Не обязательно засовывать в кого-то свой член. Иногда измена — это один решающий взгляд.
Она кивает, глядя на свои мокрые от падающих слез руки. Момент, который она ждала несколько дней, который снился ей в кошмарах и жил во всех мысленных сценариях, происходил наяву. Она сидела здесь, рядом с Джеффом, а он её бросал. В пропасть, в огонь, под поезд.
Он чувствует себя последним уродом, моральным разложенцем и духовным импотентом. В нем нет ничего святого и никогда не было. Он живёт во всем этом дерьме, он ломает людям судьбы, сажает за решётку, пусть и виновных, но всё ещё людей, пугает, угрожает, уничтожает. Может быть, именно здесь и уместна эта глупая подростковая фраза — ты слишком хороша для меня? Может быть, у них с Джиной не сложилось, потому что она была слишком идеальной, чистой и правильной на его фоне?
Нет.
Он просто полюбил. Сумасшедшую, неуравновешенную, последнюю стерву. Они стоят друг друга, они заодно, вместе против всех, даже когда сравнивают друг друга с землёй, когда устраивают бойни двух тяжёлых характеров, когда и дня не могут друг без друга. Произошло непоправимое с того самого дня, когда эта чопорная блондинка пересекла территорию его участка.
— Я не буду спрашивать, кто она, — шепчет Джина и встаёт с кровати.
Джефф вспоминает, как умоляла его Эмма не спешить, как просила, чтобы он дал именно ей это право — всё рассказать. А потому капитан задумчиво молчит, прожигая её искаженное в боли и плаче лицо тяжёлым взглядом.
Джина обводит его палату пустым взглядом. Все органы внутри болезненно сжимаются, когда она смотрит на Джеффа, теперь такого далёкого и чужого, ненавистного и любимого, убившего её изнутри, увечья от которого впоследствии превратятся в шрамы и рубцы, которые всю жизнь будут напоминать ей об этой боли.
Он ей изменил. Он её бросил.
Поверить в это так же невозможно, как и принять. Слезы всё стекают и стекают по её щекам, в горле ком, сердце бьётся, как сумасшедшее, отдаваясь неприятными ощущениями в грудной клетке, словно что-то разрывает её изнутри. И когда шок от его заявления проходит, остаётся лишь дикая ноющая боль и пустота. Изумрудные глаза становятся ей отвратительны, нахождение с ним в одном помещении кажется чем-то невыносимым, она берётся за ручку двери и с огромным трудом выдаёт:
— Но не думай, что я этого не узнаю.
Дверь хлопает. Джина уходит.
Она мчит по заполненным больничным коридорам, сдерживая всхлипы и истерику, изо всех сил держа себя в руках, и, залетев в уборную и оказавшись перед огромным зеркалом, наконец, даёт эмоциям волю. Она плачет так громко, что из соседней кабинки мгновенно вылетает медсестра. Все как в тумане: кто-то что-то говорит, пытается успокоить, берет её за руку, но Джине плевать, она осталась одна, одна наедине со своей болью и его предательством. Вопросы из разряда «почему? за что? кто?» разрывают её душу, она берётся за голову, оттягивает свои локоны, стараясь физической болью облегчить боль моральную, и думать она не может, только чувства её бьются в агонии, понимая, что скоро им придёт конец.
А когда спустя какое-то время беспрерывных рыданий боль немного стихает, на её место приходит злость.
Отчаянная, разрушающая, неконтролируемая злость.
Джина встаёт с холодного пола, ставшего ей верным пристанищем, умывается и приводит волосы в порядок. Собственный взгляд в отражении зеркала красноречив и понятен.
Она знает, что делать.
***
Закинув руки за голову и устремив взгляд в потолок, Джефф лежит в своей больничной койке и думает о деле годичной давности, об увольнении нового детектива, о той катастрофе в участке, что свалится на его плечи, как только он выпишется из этого адского местечка. Вместе с лихорадочными мыслями о застопорившейся работе в голове его ветром витает свобода. И в душе, и в сердце, и в каждой клеточке его тела. Дерьмовый поступок, при этом честный, пусть и добавлял ему пару кругов ада, зато освобождал от металлических оков в виде Джины Скотт. Быть с ней — то же, что и быть на работе. Постоянная ответственность, обязанности, заботы. Так всегда бывает, когда нет чувств.
Хождение по минному полю заменили ему стабильность, и он был этому рад.
— К вам можно?
Знакомый женский голосок с игривыми нотками мгновенно заставляют мужчину посмотреть в сторону двери. Он был так погружен в свои мысли, что даже не услышал, как она открылась, а в палату вошла ослепительной красоты девушка в белом халате с пшеничными кудрями. С трудом и болью приняв сидячее положение, капитан протягивает к ней руки.
Она первым делом подходит к окнам, ведущим в коридор больницы, и опускает жалюзи. Джефф ухмыляется: тяжесть и мрачность мыслей уходит вместе с этой беззаботной улыбкой и тонким ароматом женских духов.
— Я принесла тебе столько полезной дряни, — с улыбкой бормочет она, ставя пакет на его тумбу, рядом с многочисленными папками.
— Если там брокколи и прочая мерзость, на которой вы, свита голливудская, торчите — можешь тащить это обратно.
— Там бульон, фрукты и протеиновые батончики.
— О боже. Выходи за меня, — капитан смеётся.
Эмма закатывает глаза, улыбаясь. Она садится рядом с Джеффом, и, не говоря ни слова, поднимает его футболку, разглядывая бинты с выступающим пятном крови. Тонкие женские пальцы пробегают по его торсу, иногда надавливая на кожу, иногда поглаживая бинты. Капитан неотрывно следит за её действиями, полными заботы и беспокойства.
— Их не нужно поменять? — голубые глаза смотрят прямо в его, она опускает край его футболки и вздыхает, когда Джефф мотает головой. Под пристальный взгляд девушки попадают папки из полицейского участка. — А это ещё что?
— Думаешь, я буду сидеть здесь и плевать в потолок, пока в участке творится всякая чертовщина?
— Но как она может там твориться, — с улыбкой протягивает Эмма, подсаживаясь ближе к нему, — когда главный дьявол здесь?
Мужчина смеётся, и пусть смех его отдаётся болью в боку от раны, он всё равно не может сдержать себя. Эмма как никогда игрива, она улыбается и она светится, потому что с Джеффом всё в порядке, потому что проснулась она в боевом духе, потому что всё хорошо и всё обязательно будет хорошо. Он наклоняется к сияющей девушке, берет её за шею и притягивает к себе, впиваясь в манящие губы истосковавшимся поцелуем. Эмма довольно мычит и обнимает его за плечи. Как глоток кофе после бессонной ночи, как кислород в безвоздушном пространстве, как финишная прямая после марафона. Она углубляет поцелуй, крепче сжимая его сильные плечи, он проводит языком по её небу, кусает её губы и не может поверить, что теперь в праве делать всё, что захочет. Эмма отрывается от его губ, касаясь своим лбом его.
— Эм, ты настоящая ведьма, — шепчет он, проводя ладонью по её щеке.
Блондинка улыбается, в наслаждении прикрывая глаза. Редкий момент нежности между ними добавляет ещё больше контраста в их непростые отношения.
— Околдовала тебя, значит?
— Не то слово. У меня для тебя кое-что есть, — мужчина отправляет взгляд в сторону тумбы и поджимает губы, вздыхая. — Чёрт.
Она понимает его с полуслова и встаёт с кровати, присаживаясь перед тумбой на корточки и открывая дверцу. На полках нет ничего, кроме его бумажника, значка капитана, пистолета и ключа на тонкой серебряной цепочке. Сердце девушки пропускает удар и она нервно сглатывает слюну, поднимая на Джеффа вопросительный взгляд.