Девочка. Сестрёнка. Дочка.
хХхХх
Дилан ждёт их в коридоре, и беспокойно вскакивает, стоит им выйти из кабинета. Норман вспоминает, как сам вёл себя схожим образом, во время первого приёма.
- Как, – начинает Дилан, и его голос неуверенно подрагивает. – Как вы?
- Она на своём месте и полностью здорова, – отзывается Норма, глядя при этом лишь на Нормана почти застенчивым взглядом, словно говоря ему: гляди, какие мы обе молодцы! ты гордишься нами?
- О, отлично! – радуется Дилан, коротко пожимая плечо матери и тут же быстро отступая. Затем, его глаза открываются шире. – Стой, ‘она’? Это девочка?
Норма утвердительно улыбается, и Дилан глядит на её улыбку, затем на её живот, снова на улыбку и снова на живот, скачет взглядом вверх-вниз, вверх-вниз, с видом человека, ставшего свидетелем библейских чудес. Эта картинка почти нелепа, и когда она затягивается, Норман утягивает маму к выходу, оставляя всё ещё впечатлённого известием Дилана позади, пока тот не спохватывается, бросаясь следом.
Норман садит маму в машину, заботливо помогая устроиться удобнее, и просит Дилана, который нынче за рулём, поторопиться, чтобы успеть довезти Норму домой, в безопасность и тепло, до начала обещанного синоптиками снегопада.
хХхХх
И это – второе событие. Точнее, его предпосылка.
хХхХх
Вечером, как и было предсказано, погода начинает серьёзную истерику: ветер усиливается, снег совершенно выходит из-под контроля. Вовне дома, кажется, начался конец света.
Норма усаживается у окна в мягком кресле, закутавшись в плед, и смотрит с восхищением и каким-то суеверным ужасом, как штормит снаружи. Непогода имеет обыкновение завораживать. Норман устраивается с учебником неподалёку от матери и притворяется, будто занимается.
- Детка, погляди-ка! – вдруг окликает его Норма, подаваясь ближе к стеклу и щурясь в перемешанную со пляшущим в воздухе снегом темноту. – Мне кажется, или внизу остановилась машина? Кажется, она застряла. Машина на самом деле там?
- Как она вообще проехала в такой снегопад? – изумляется Норман, послушно приглядываясь в направлении, указанном матерью, и действительно обнаруживает на занесённом подъезде чужое авто, с уже погашенными фарами. У них не было клиентов уже почти полтора месяца.
По такой погоде кажется, однако, что путешествовать могут только черти. Норман не знает, чего ждать от постояльцев в такой час.
- Я пойду, спущусь, – оповещает Норма, поднимаясь бойко, но с лёгкой неуклюжестью беременности. – Может, нужно разместить клиентов. Может, оказать помощь или просто указать направление. В любом случае…
- Ну уж нет, – вскидывается Норман моментально, осторожно возвращая мать обратно в кресло. – Прекрасные дамы в интересных положениях остаются дома, – улыбчиво поясняет он, когда Норма строит недовольное лицо. – Серьёзно, мама. Я сам схожу и всё устрою. А ты побудь здесь, чтобы я не волновался, что ты простынешь, или поскользнёшься, или…
- Я поняла, – шикает на него Норма с шутливой ворчливостью. – Я немощная, а ты герой. Давай, иди уже, не заставляй посетителей ждать. И будь осторожнее! – кричит она ему вслед, когда он уже убегает, на ходу застёгивая парку поверх свитера. – Я пришлю твоего брата помочь тебе!
хХхХх
Как оказывается, клиент всего один. Молоденькая девчушка, не старше двадцати двух лет, чуть нервно оглядывающаяся за плечо каждые три минуты, словно в ожидании преследователей, при параде, с охотничьими псами и ружьями. Её зовут Мари Сэмюэлс, и пауза, которую она делает, прежде чем вписать это имя в книгу, заставляет Нормана чуть усомниться в истинности.
Она миловидная даже в стрессовом состоянии, а уж когда Норман проводит её в номер, пока Дилан разбирается с документами, и девушка немного согревается, успокаивается и начинает несмело улыбаться, то становится лишь симпатичнее. У неё короткие светлые волосы, короче, чем у мамы, и иного оттенка – почти белого. А глаза – тёмные и беспокойные. Норман находит её очень хорошенькой и привлекательной, но ничего запредельного.
Поэтому, когда чуть позже, уже заселившись, она ловит его за рукав и просит, не затруднит ли его составить ей компанию ненадолго – не хочется оставаться одной в такое время, говорит она, - Норман пытается отказаться. Не то чтобы её общество ему тягостно или неприятно. Но внутренний голос подаёт первые предупреждающие сигналы, и Норман не может не прислушиваться. Всё это может закончиться оооочень плохо.
хХхХх
Норман задерживается у Мари до первого часа ночи, и когда он в очередной раз предлагает ей просто задёрнуть все шторы и жалюзи, надеть беруши, расслабиться и попытаться уснуть, чтобы он смог, наконец, уйти, она вновь просит его остаться – ещё ненадолго.
Её всё ещё знобит, явно не от погоды снаружи, а от переживаний, и её глаза молят о поддержке, так что Норман, тяжко вздохнув, задерживается снова.
- И зовите меня, пожалуйста, Марион, – просит девушка глухо, ежась на особенно громкое завывание ветра за окном. – ‘Мари’ это, эм-м, сокращение от ‘Марион’, и мне было бы комфортнее… если бы, э, если бы меня называли полным именем.
- Вы сами вписали ‘Мари’, – напоминает Норман, неловко присаживаясь назад на стул. – Я называл так, как Вы это обозначили.
- Знаю, – глаза Марион наполняются какой-то странной эмоцией. Словно она виновата перед всем светом, просто за неверно указанное имя.
Норман уже сталкивался с клиентами, которые по тем или иным причинам заселялись под вымышленными именами. И ему не было особого дела, из каких соображений они это делают. Если Марион боялась, что он начнёт её осуждать, она ошиблась.
- Окей, Марион, – подбадривает Норман, и девушка благодарно кивает ему. – Теперь Вы достаточно пришли в себя, чтобы отойти ко сну? Потому что, видите ли, уже довольно поздно, и завтра школьный день, а до этого мне ещё нужно убедиться, что моя мама в порядке, и ей ничего не нужно.
- Ваша мама больна? – тут же подхватывает Марион тему, растягивая разговор, словно поставила своей целью оставить Нормана в своём номере навечно.
Он глядит на неё несколько секунд в недоумении, прежде чем находит логику в её предположении, и отрицательно машет головой:
- Вовсе нет. Мама ждёт ребёнка. Я должен заботиться, чтобы у неё было всё, что ей нужно, в любой момент.
- И Ваш отец не может этим заняться? – удивляется Марион, раздражающе бестактно. Норман собирает в кулак всё своё терпение и поясняет ровно:
- Мой отец умер пару лет назад. Несчастный случай.
- Оу, – девушка краснеет, явно понимая, что ушла со своими расспросами куда-то не туда. – Тогда, эээ. Отец её малыша?
- Он тоже не так давно погиб, – отвечает Норман хладнокровно, не вдаваясь в подробности. Все уверены, что тот погиб. Значит, Норман будет придерживаться схожей версии.
Мама, к слову, обычно реагирует так же стоически, когда кто-то в городе, обращая внимание на её животик, начинает комментировать с громкими сожалениями кончину шерифа Ромеро. Все сочувствуют Норме и малышке, потерявшей родителя ещё до рождения. Норман видел, как мать принимает причитания окружающих, и мысленно снова хвалит её характер.
Марион кажется совершенно выбитой из колеи всеми этими смертями.
- Простите. Мне так жаль, и я не должна была совать свой нос… – комкано извиняется она, и Норман думает «Уж это точно», но вслух успокаивает её:
- Что вы, всё в порядке. Правда. Устраивайтесь как дома и отдыхайте. – Уже на пороге он колеблется, вспоминая всё, чему учит его мама в ведении мотельного бизнеса при работе с клиентами, которых нужно сохранять довольными, и восклицает: – Однако что я за хозяин! Даже не предложил Вам перекусить после трудной дороги. Вы же, должно быть, голодны?
Марион благодарно соглашается с этим утверждением, и Норман обещает организовать ей небольшой поздний ужин, прежде чем вернуться домой. Поэтому, каким-то образом, в половину второго, он остаётся во всё том же номере, вместе с активно жующей Марион, у которой, кажется, вообще не заканчиваются вопросы, потому что, судя по всему, у этой девицы явно выраженный страх одиночества.