Дилан, с его ослиным упрямством и глупыми попытками привлечь к себе внимание, только способствовал дополнительной близости между Норманом и мамой, которая буквально отдыхала душой с ним, устав сталкиваться лбом со старшим ребёнком.
Что до отца… Хм.
Именно Сэм первый вынес практически ниоткуда это слово, которое потом довольно часто всплывало в жизни Нормана в том или ином контексте. ‘Фрик’. Фрик, - провозгласил папа, пытаясь доказать жене, что с их сыном что-то не в порядке. Несправедливость. Норман делал всё, что мог придумать, чтобы заслужить его одобрение, чтобы хотя бы просто расширить слабые запасы отцовского терпения, чтобы отвести его враждебный взгляд, только и выискивающий какие-то недостатки, от мамы; Норман шёл на великое множество компромиссов с собственным внутренним устройством, чтобы умиротворить вечно недовольного Сэма, и вот, что он получил в награду. Очередную претензию. Как ожидаемо.
хХхХх
- Он какой-то странный, – обратился мужчина как-то к Норме, хмурясь. Он даже не потрудился понизить голос, хотя маленький Норман играл прямо в той же самой комнате и, что бы там отец ни думал, прекрасно его слышал и понимал. – Ты разве не замечала?
Мама отложила штопку и взглянула на мужа, который в свой «заслуженный выходной» ради этого разговора даже оторвался от повторной трансляции футбольного матча, с намеренным отсутствием эмоций на лице.
- Что ты имеешь в виду? – уточнила она нейтрально, лишь с лёгкой прохладцей. Когда речь заходила о Нормане, в Норме включался режим агрессивного защитника, автоматически, даже если сознательно она пыталась держать себя в руках.
- Да погляди ты на мальца! Он постоянно молчит. Кто разберёт, о чём он там себе думает? Ходит и просто…смотрит на всех. Могу себе представить, как это напрягает, знаешь ли, вот никто и не хочет дружить с ним. А вчера он попытался вцепиться Дилану в лицо. Ногтями, ради всего святого. Не то, чтобы твой парень не заслуживает хорошей взбучки, конечно, ещё как. Но я не понимаю, о чём думал наш Норман, когда пытался напасть на брата. Откуда в нём это, хах?
- Во-первых, Норман очень разговорчивый и общительный мальчик, просто он застенчивый, и не готов открыться каждому. – Старательно смягчая свой голос, отозвалась мама ровно. Норман, катающий свою синюю машинку по краю ковра, незаметно улыбнулся в пол, а затем, словно бы просто в процессе игры, перебрался немного ближе к дивану со стороны, где сидела мама.
- А если уж обсуждать вчерашний инцидент, – продолжала она, – то я не считаю, что ты можешь винить малыша за что-то. Насколько я могла понять, Дилан перегнул палку в поддразниваниях. Норман просто среагировал слишком живо. Но это же мальчишки, правильно? Разве затевать потасовки – не в порядке вещей? Вспомни себя в этом возрасте, Сэм.
Папа фыркнул что-то, и Норман почти отзеркалил эту реакцию, вспомнив, что именно толкнуло его на то, чтобы кинуться на брата безо всякого предупреждения. Пока тот издевался над ним самим, Норман не возражал слишком сильно. Хорошего было мало, конечно, но он мог терпеть, в интересах сохранения мира. В конце концов, как сильно бы Дилан не глумился над его душевной простотой и мягкотелостью маменькиного сынка, когда у Нормана появлялись другие обидчики – среди соседской детворы, среди одноклассников, - старший брат неизменно вставал на защиту младшего. Так что, это несколько умаляло общую степень его вины.
Но когда Дилан доходил до личности мамы, беспощадно критикуя, говоря подчас такие ужасные, обидные вещи… Норман не мог долго держать себя в руках. Он готов был атаковать любого, пытаясь защитить маму, точно так же, он знал, поступила бы она сама, окажись ситуация противоположной.
Норман так увлёкся своими мыслями, что почти пропустил следующую реплику отца, а она была, в своём роде, опасной.
- …настоящий фрик? – закончил он, и Норман внутренне напрягся, делая ещё одну небольшую попытку преодолеть расстояние между ним и матерью. Её присутствие в его личном пространстве делало жизнь определённо терпимее для восприятия. – Нам бы, не знаю, показать его кому? Может, сводить к какому-нибудь доктору? Мозгоправу, или…
- Сэм. – Прервала Норма со столь звучным металлом в голосе, что оба они – и отец, и сын – перевели на неё взгляд, как завороженные. – Мы не будем отдавать нашего малыша на растерзание врачам, только и мечтающим наградить всякого ребёнка каким-то диагнозом, единственно потому, что ты не понимаешь чего-то в его мыслях.
- Но пара тестов ведь ему не навредит? – всё-таки попытался снова мужчина, пожимая плечами, как бы признавая свою капитуляцию: в конце концов, сама тема не была ему настолько важной, чтобы всерьёз бороться за победу в споре. Это ведь было всего-навсего насчёт Нормана. Кого волнует, да же?
- Нет. Норман полностью нормален. Я его мать, я знаю. Я не позволю тестировать моего мальчика. Он в порядке, – настойчиво отвергла Норма, и Сэм, махнув на неё рукой, снова повернулся к телевизору, ворча.
Мама, заметно расслабляясь всем телом по завершению этого разговора, потрепала Нормана, уже сидящего подле её ног, по макушке и вновь взялась за штопку.
Сэм больше не возвращался к обсуждению возможности обращения к профессиональной психологической помощи ещё год или два. Но это не значило, что Норман забыл о первой попытке.
хХхХх
Отец вновь начал присматриваться к Норману с прежней подозрительностью, как к бракованному товару на витрине, когда тот уже учился в начальной школе.
Класс проводил обеденный перерыв на свежем воздухе по весне, в самом преддверии лета, и Норман впервые по-настоящему пережил момент. Всё началось с человеческой грубости, прощать которую можно лишь до пересечения какой-то черты, а закончилось – скулящим на земле обидчиком, обхватившим обеими руками кровоточащую голову, и Норманом, возвышающимся над ним с абсолютно ровным дыханием, тяжёлым пустым взглядом и камнем в левой руке.
хХхХх
- Он всё говорил, что мы чокнутые, говорил и говорил. – Почти оправдываясь, почти рыдая, объяснял Норман маме чуть позже в тот же день, когда она обеспокоенно оглядывала его на предмет собственных повреждений в «драке», возле кабинета директора. – Что то, как мы живём, неправильно. Что папа пьёт слишком много, и его видели в таких частях города, куда честные люди не ходят, и что ты ‘строишь глазки’ всем подряд, что Дилан – общественная угроза, и что меня… меня надо запереть. Он говорил, что мы чокнутые, и нам здесь не место…
- Ох, детка, – выдохнула Норма коротко, быстро прижимая его к себе. – Он злой, глупый ребёнок. Его не нужно слушать.
- Я знаю, мама.
Он кивал, куда-то в её живот, обхватив маму за талию обеими руками, крепко-крепко. Норман не собирался слушать злых, глупых детей. С ними не следовало церемониться.
- Но, малыш, тебе надо постараться быть…тише, – с определённым значением, добавила Норма затем, складывая тёплую ладошку на затылок сына. – Привлекать меньше внимания. И… обещай не срываться больше в присутствии целого стада, хорошо?.. Но ты, ты главное не переживай, родной. Я всё улажу. Я обязательно всё улажу.
И она отлично справилась, надо отдать ей должное. Ведь это было непросто, учитывая несговорчивость переполошённых родителей пострадавшего мальчишки, и позицию школьного совета. Нашлось место и уговорам, и подкупу, и – можно предположить – угрозам. Но в конечном итоге, всё утихло. Одноклассник Нормана отделался всего лишь ушибом – даже до сотрясения дело не дошло, и его родители не стали притязать на большее, чем скромная денежная компенсация; директор школы обыграл уход младшего Бэйтса в новое учебное заведение, как добровольный перевод.
Теперь, они начали всё, в определённом смысле, заново (любимая тенденция семейства). И довольно долго всё шло просто прекрасно.
Норман напряжённо, до покалывания в ладонях, ожидал, когда же кончится затишье.