— Одно другому не мешает!
— Ни цента, Адам. Можешь мельтешить хоть до завтра. Свое решение я уже принял. И тебе придется его уважать.
В приоткрытую дверь заглянула Колетт.
— Добрый вечер, — поздоровалась она. — Вы только шумите или уже подрались?
— Хорошо, что вы пришли, мадемуазель Бертье, — сказал ей я. — Мы ждали вас. Нам нужен секундант.
— Вам нужен секундант, а гостям нужно ваше внимание, месье Мори, — ответила она в тон мне. — Давайте отложим дуэль. Обещаю, при случае я напомню вам о ней.
Я посмотрел на часы.
— Не рановато ли?
— Очарование этого гостя стирает все временные границы.
— Ах, это Сэм. Помню, они договаривались встретиться с Патриком. Я спущусь через пять минут, дорогая. Принеси ему что-нибудь и скажи, чтобы не скучал.
— Я уже принесла ему три порции виски. После пятой я буду просить чаевые, а после шестой ты должен будешь поднять мне зарплату.
— Переведем все это в валюту Самуэля Муна, что скажешь?
Колетт подбоченилась и широко улыбнулась. Сегодня на ней было темно-зеленое платье с золотым шитьем, плотно облегающее фигуру — по моему мнению, которое я ей высказывал не раз, лучшее в ее гардеробе — и созерцание нашего распорядителя вполне могло послужить отдельным удовольствием для гостей.
— Скажу, что мечты делают нашу жизнь живописнее.
— Да, ты права. Он художник, и ему это отлично известно. Думаю, он будет рад обсудить это с тобой.
— Жду тебя внизу, Вивиан. Пять минут и еще две порции виски для Муна-старшего. И ни порцией больше.
Адам, к тому времени уже снова занявший свое кресло, поднял телефонную трубку и жестом продемонстрировал мне свое презрение.
— Уйти с глаз моих, — пояснил себя он. — Мне нужно позвонить этим идиотам и сообщить, что мы не собираемся переезжать. Не хочу и думать о том, как они разозлятся.
— Я могу позвонить вместо тебя.
Он закивал, открыл ежедневник и достал оттуда визитную карточку, а потом набрал указанный на ней номер.
— А что ты скажешь им тогда, когда они начнут уговаривать тебя согласиться?
— Промолчу.
— Вивиан, спускайся к гостям и дай мне поговорить. У меня и до этого не было настроения для шуток, а теперь оно и вовсе пропало.
— Я не сказал, что просто промолчу. Это будет самое глубокомысленное молчание, которое они когда-либо слышали в своей жизни.
Вместо ответа Адам сделал мне очередной жест — менее приличный, чем предыдущий — и я поспешил откланяться, захватив со спинки кресла пиджак.
Наш кабинет находился на втором этаже клуба, и для того, чтобы спуститься в основное помещение, мне осталось только преодолеть лестницу, но я остановился на балконе и, облокотившись о перила, оглядел зал. Положение я занимал более чем выгодное: света тут не было, и никто из гостей не мог меня разглядеть, а мне открывался замечательный обзор. Конечно, веселее было наблюдать за происходящим внизу в разгар вечера. Сейчас зал пустовал, если не считать упомянутого Колетт Самуэля Муна, который сидел за столиком возле сцены, курил и допивал очередную порцию виски.
С Сэмом я познакомился на приеме в честь открытия городской картинной галереи. Его, известного художника из Треверберга, сопровождал один из сыновей, Эдуард, тоже художник. Эдуард оказался умным и приятным в общении, но немного нервным молодым человеком, испытывавшим болезненную потребность в постоянном внимании. Судя по всему, он был единственным из целого выводка детей Сэма, обладавший художественным талантом, и поэтому отец питал к нему особо теплые чувства. Мун-старший, которого в здешних кругах почему-то представляли утонченным интеллектуалом, на интеллектуала вполне тянул, но утонченным его назвал бы разве что слепой. Выше меня и шире в плечах, он походил на кого угодно — но только не на художника и профессора искусств (не знаю, читал ли он лекции, но на кафедре, наверное, смотрелся впечатляюще). Лучше всего я представлял его в роли модели для скульптора. С этой точки зрения в Сэме было все, начиная от хорошей фигуры (для его возраста — а ему было уже за пятьдесят, хотя уточнять я счел невежливым — он был в прекрасной форме) и заканчивая грубоватыми, но не лишенными привлекательности чертами лица.
Любое место, в котором он появлялся, автоматически становилось его местом, а любая компания — его компанией. Сэма любили женщины, и он всегда отвечал им взаимностью. Как по мне, порой чересчур пылко, но это уже было его личным делом. В большинстве случаев он находился в превосходном расположении духа, и видеть его в роли заливающего свое пока что неизвестное мне горе алкоголем я не привык. Беда у Сэма была только одна: если он начинал что-то делать, то увлекался и останавливался с большим трудом. Виски в данной ситуации — плохая компания.