— Что ты ищешь? — спросила у меня Теодора.
Она провела пальцами по моему лицу — так, как это делает человек, пытаясь «узнать» кого-то в темноте на ощупь.
— Иногда мне кажется, что того, что я ищу, не существует.
— Для того чтобы так говорить, сначала ты должен назвать это своим именем. Так что же ты ищешь?
— Счастье.
Теодора легко потянула меня за ткань рубашки, делая знак наклониться. Теперь наши лица находились почти вплотную, а ее волосы касались моей щеки. И тогда я почувствовал это … ощущение, которому вряд ли подобрал бы название, но мог сказать совершенно точно: его я не испытывал еще ни разу. Я словно увидел себя со стороны стоящим перед открытой дверью, за которой хранилось все, к чему когда-либо стремился и о чем мечтал, но так и не получил. И все, что мне оставалось — сделать один небольшой шаг. И я уже начал чувствовать, как что-то меняется внутри меня, хотя этого шага еще не сделал.
— Счастье, от которого ты постоянно убегаешь, и которого так боишься? Ты просыпаешься, открываешь глаза и заранее знаешь, что этот день будет похож и на предыдущий, и на остальные прошедшие дни. И что завтра тебя ждет такой же день. Ты думаешь: «Ничего, скоро я умру, и тогда эта цепочка оборвется». Но, тем не менее, ты ищешь счастье. Ждешь, пока оно придет к тебе само?
— Я не знаю.
Она отстранилась, и я обнял ее за талию. В этом жесте не было ничего эротического — больше всего он напоминал жест отчаявшегося человека, который, испугавшись, хватается за появившуюся у него искру надежды. Что она сделала? Задала странный вопрос? Сказала странные вещи? Нет. Скорее, это я дал ей странный ответ. Но дело было не в ответе, а в том, что я заговорил об этом с совершенно чужой мне женщиной… с чужой женщиной, которая и вовсе не казалась мне чужой.
— Тогда как же ты его найдешь?
Не дожидаясь ответа, Теодора высвободилась из моих объятий и положила ладонь мне на лоб.
— Искать стоит только тогда, когда ты готов найти, — сказала она. — Подумай о том, готов ли ты найти то, что ищешь. И только потом отправляйся в путь.
Несколько секунд я лежал неподвижно, а потом открыл глаза, сел на кровати и огляделся. Кровать была моей, спальня — тоже. Жанна спала, тесно прижавшись ко мне, но почувствовав, что я уже не сплю, открыла глаза.
— Что с тобой? — спросила она сонно. — Ты плохо себя чувствуешь?
Я взял телефон и посмотрел на экран. Позднее воскресное утро — половина одиннадцатого. Несмотря на то, что так рано я обычно не вставал, спать мне не хотелось совсем.
— Ты объявил мне бойкот? — Жанна тоже села и положила руку мне на плечо. — Я серьезно. Ты хорошо себя чувствуешь?
— Скажи… в котором часу я вчера пришел?
— Ты шутишь!
— Нет, черт возьми. Я не помню ни минуты прошедшей ночи.
Жанна обреченно покачала головой. В свое оправдание я ничего сказать не мог, потому что действительно не помнил. Для меня вечер закончился разговором с Теодорой во второй половине клуба… о чем мы говорили? О счастье? Ну и тема для места, где люди и не разговаривают вовсе, а предпочитают заниматься делом.
— Что ты пил? — спросила она, стараясь говорить как можно более участливым тоном (с каменным выражением лица, которому позавидовал бы даже прокурор в суде, это вязалось плохо).
— Я выпил пару глотков вина.
— Тогда что ты курил?
Я отмахнулся от нее, встал и вял со стула халат.
— Ничего, разумеется. Жанна, тебе кажется, что это смешно?
— А ты видишь на моем лице улыбку? Что бы ты ни курил — а я знаю, что ты обожаешь всякую гадость — на этот раз ты превзошел сам себя. Потому что забыл даже тот момент, когда ты это делал!
— Так что было ночью?
Жанна сделала трагическое лицо и уронила голову на подушку.
— Хочется верить, что ты не смеешься надо мной. Ты пришел, как всегда, в начале шестого. Я уже спала, но проснулась. Я приготовила тебе чай, мы поговорили, а потом ты уснул.
— В начале шестого?! С каких это пор я прихожу в ночь с субботы на воскресенье так поздно? Обычно до утра остается Адам, а я возвращаюсь после полуночи!
— Вот уж не знаю, чем ты там занимался. И с кем. Наверное, твой разлюбезный Патрик в компании не менее разлюбезного художника крепко присели тебе на уши, а в тебе проснулся психоаналитик, и ты решил, что невежливо их перебивать.