Об этом пассаже следует сказать еще две вещи. Во-первых, оговорка, что поселенцы «по большей части» являются потомками людей Лафитта, вызывает у нас уважение к благоразумной осторожности рассказчика. Он не делает поспешных обобщений, что «все» они потомки команды, и таким образом получает доверие довольно небольшой ценой молчаливого признания, что несколько поселенцев могли и не иметь генетической связи с командой Лафитта. Но парадоксальным образом это еще больше кристаллизует особую «лафиттскость» большинства поселенцев. Поскольку если бы они все могли быть описаны таким образом, то фактоид о Лафитте имел бы значение как относящийся к определенной совокупности человеческих субъектов, и ничего больше. Но смешанные с другими, не обладающими таким наследием, поселенцы Лафитта начинают воплощать определенную силу, большую, чем какое-то произвольное объединение людей. Здесь может пригодиться аналогия. Сказать, что «все ящерицы безвредны» — явное преувеличение. Но утверждение, что «большинство ящериц безвредны», неявно отделяет благую ящеричью сущность от великого множества индивидуальных ящериц, некоторые из которых могут оказаться опасными. Этот жест превращает «ящеричность» в действенного каузального агента, который может не совпадать с суммой всех индивидуальных ящериц.
Во-вторых, «грубые, но дружелюбные» — это забавная фраза, подразумевающая, что грубость обычно влечет агрессию или злобность. Это краткий способ сказать что-то вроде «поселенцы грубые люди, но, как ни удивительно, они не агрессивны». Скрытые выводы такого рода могут быть довольно забавными, даже несмотря на их возможную оскорбительность: «а он весьма умен для американца», «немец, но не педант или солдафон», «француз, но не аморальный или тщеславный».
«Вся та местность, где сейчас находились полицейские, издавна имела дурную репутацию… Данная вудуистская оргия происходила едва на окраине этого отвратительного места, но поселенцев, по всей видимости, само по себе место сборища пугало сильнее, чем доносящиеся оттуда вопли» (СС 179; ЗК 70–71 — пер. изм.).
Этот пассаж мог бы легко испортить буквалист: «Вся та местность имела дурную репутацию, а то место, где они находились сейчас, было еще не самым плохим ее участком». По контрасту в оригинальном пассаже Лавкрафта есть три момента, делающие его более эффектным.
Первый — утверждение, что местность «издавна имела дурную репутацию», которое превращает маловероятный отдельный случай в нечто вплетенное в длинную и неопределенную историю мрачных происшествий. Фольклор луизианских поселенцев накладывается на работы Парацельса, Бёме и Абдула Альхазреда как свидетельство того, что в этом мире действуют некие злые силы. Этот фрагмент также можно было бы испортить, перенасытив его избыточными деталями. Например: «Вся та местность, где сейчас находились полицейские, издавна имела дурную репутацию благодаря серии из 154 похищений людей, 73 убийств и нескольких тысяч ограблений, произошедших за несколько десятилетий». Такой пассаж мог бы достичь разве что комического эффекта в силу своей избыточности.
Второй — фраза «данная (present) вудуистская оргия», очевидно довольно комичная благодаря своему великосветскому тону, напоминающему обороты типа «тема данной дискуссии» или «данная книга». Чтобы испортить этот восхитительный комический эффект, достаточно произнести просто «вудуистская оргия».
Кульминация отрывка — тот факт, что шабаш происходит «едва на окраине этого отвратительного места» («on the merest fringe of [the] abhorred area»). Хотя слово «merest» присутствует в словарях, в отличие от слова «merer» (едвее)[68], оно крайне редко встречается в обыденной речи — настолько редко, что мы можем быть почти уверены, что Лавкрафт позаимствовал его из «Черного кота» Эдгара По: «…Чудовищный ужас, который вселял в меня кот, усугубило самое малейшее наваждение, из тех, что только можно было представить» («the terror and horror with which the animal inspired me, had been heightened by one of the merest chimaeras it would be possible to conceive»)[69]. Связав вудуистскую оргию с традиционно дурной репутацией болот, а затем сообщив нам, что происходящая в настоящий момент оргия располагается «едва на границе» этой проклятой зоны, Лавкрафт явно старается усилить наш страх перед тем, что находится глубже. Это становится особенно заметно далее, когда в рассказе появляются намеки на нечто зловещее, скрывающееся в глубине леса: громадная белесая масса и звуки, как бы вторящие ритуальному пению.
68
69
Edgar Allan Рое, «The Black Cat». In