Пока мы еще ничего не сказали о «пустующей бездне над их головами». Вдобавок к и без того непростой задаче вообразить звук, похожий одновременно на «колыхание или плеск», нам сообщают, что эти водяные звуки, чем бы они ни были, не локализованы естественным образом наверху. То, что мы уже знаем о верхнем этаже дома, нисколько не успокаивает. Он заполнен «уходящими под самый потолок книжными полками» (DH 378; УД 103), на которых в аккуратном порядке расставлены различные запретные книги. Посетители верхнего этажа «недоумевали, для чего старику понадобилось заменять одно из окон верхнего этажа дверью из сплошного куска дерева… с земли к ней вел сработанный стариком деревянный помост» (DH 378; УД 103). Редкие гости дома слышат какие-то странные звуки наверху, например торговец рыбой, которому кажется, что оттуда доносится «топот лошадиных копыт» (DH 379; УД 105). Намек, что в верхней комнате содержится какой-то скот или лошади, или какое-то другое животное, для которого потребовался бы помост, создает пугающий контраст с ритмичным колыханием или плеском, ассоциирующимся с берегом моря.
Наконец, следует сказать пару слов о начале пассажа, в котором упоминаются «нескладная белесая дочь и странно бородатый внук». Его эффект можно обнаружить, упростив его и понаблюдав за результатом. Если мы скажем просто «белесая дочь и бородатый внук», получится что-то вроде строчки из Георга Тракля или кого-то еще из поэтов-экспрессионистов эпохи мировых войн. Но расширение первого фрагмента — «нескладная белесая дочь» — не только дает нам дополнительную информацию о внешности Лавинии, но и как бы прикрывает нервирующее слово «белесая» от ветра, делая его реальным как скала, на которую уже можно навешивать переменные модифицирующие прилагательные. Это продолжает оставаться необходимым, даже несмотря на то, что ее белесость утверждалась почти в самом начале рассказа. Что же до «странно бородатого внука», то здесь имеет место двойной эффект. Слово «странно» (oddly) не только напоминает нам о юном возрасте Уилбера и его устрашающе стремительном развитии, но и снова подчеркивает реакцию рассказчика (или, точнее, доктора Хаутона из Эйлсбери), чтобы придать описанию большую убедительность: утверждается не только что юный Уилбер бородат, но и что этот факт производит тревожное впечатление на наблюдателей.
«…Таинственный том, хранящийся под замком в библиотеке колледжа, — жуткий „Некрономикон“ безумного араба Абдула Альхазреда, переведенный на латынь Олаусом Вормием и напечатанный в семнадцатом веке в Испании» (DH 384; УД 111).
Молодой Лавкрафт имел вкус к экзотике и в весьма юном возрасте увлекся историями «Арабских ночей». Уже в пятилетием возрасте он взял псевдоним «Абдул Альхазред», а затем популяризировал это детское имя, сделав его одним из столпов своего литературного мифа. Это требует некоторой приостановки лингвистического недоверия, так как «Абдул Альхазред» — арабский аграмматизм. Окончание «-ул» в имени Абдул и «Аль» в «Альхазред» — один и тот же определенный артикль, и он не должен повторяться, как у Лавкрафта: имя должно быть либо «Абдул Хазред», либо «Абд Альхазред». Еще одна языковая ошибка присутствует в другой вымышленной книге Лавкрафта — заголовок работы фон Юнцта «Unaussprechlichen Kulten» (позаимствованный Лавкрафтом у Роберта Е. Говарда, автора книг о Конане-Варваре). Заголовок дан в дативе, но соответствующее управление отсутствует; правильно было бы либо «Unaussprechliche Kulten», либо «Von Unaussprechlichen Kulten». Но читатели легко простят эти мелкие огрехи.
Чтобы сделать свои творения более убедительными, Лавкрафт пытается заставить читателя поверить, что они не являются всего лишь несчастливыми порождениями 1920-х годов, а были известны людям давным-давно — в тайных традициях, древних преданиях и запретных книгах. Поскольку ни одна реально созданная человечеством книга не является достаточно устрашающей для его целей, ему приходится придумывать свои. Отсюда «Некрономикон» — фикция настолько убедительная, что его до сих пор регулярно спрашивают в библиотеках по всему миру. Просто заявить о существовании такой книги — произвол, достойный макулатурной литературы, поэтому Лавкрафт пытается придать ей легитимность множеством способов. Один — постоянно напоминать нам, что книга существует в различных библиотеках. Поскольку Мискатоникский университет — вымышленный, этой институции явно недостаточно для подобных целей, поэтому Лавкрафт (ложно) заявляет, что во вполне реальной Гарвардской библиотеке Виденера тоже хранится тщательно охраняемый том «Некрономикона». Все сотрудники и выпускники Мискатоникского университета, с которыми мы встречаемся в различных рассказах, знают «Некрономикон» наравне с Фукидидом или Плутархом. Лавкрафт также «берет числом», регулярно протаскивая «Некрономикон» в свои рассказы среди армии сходных вымышленных книг, как, например, в следующем пассаже из «Скитальца тьмы»: