– Я ещё утром пытался их прикончить. Не смог. Рад, что и ты не смогла.
– Что же делать? Они нас рано или поздно найдут. Отсчёт времени запущен. Часы тикают. Если мы не убьём их сегодня, завтра они сотрут нас в порошок без тени сомнений или намёка на нерешительность.
– Да, сотрут. Но мы не сможем воспользоваться этим планшетом. Да и не поможет нам убийство двух продажных полицейских. В списке программы 798 имён. Это только те, кому вживили пилюлю. Но есть ещё просто бандиты и помощники Муленбергов, которые готовы нам отомстить за смерть своих патронов. Мы с тобой не сможем убить всех, даже если решимся перешагнуть через самих себя и сотрём весь список лиц из этой программы.
Я ухватилась руками за свои плечи, сжавшись в комочек. Не смотря на жаркую погоду, меня колотил озноб:
– Что же делать? Как же я их ненавижу! Да, я так не могу. Не могу нажать кнопку, чтобы стереть этих уродов из программы и из жизни. Но у нас есть пистолеты. Когда я буду смотреть им в лицо, моя рука не дрогнет. А потом пусть будет так, как будет. Меня убьют, но я умру с сознанием того, что смогла отомстить хотя бы за ребят, за детей и жену Джонатана. А это дорогого стоит.
Маркс поднялся на ноги, подошёл вплотную, поднял меня с кресла и крепко сжал моё тело в своих объятьях. Мне не показалось это наглостью или чем-то подобным. Он прислонился губами к моему уху и зашептал:
– Мы не умрём. У меня есть идея получше. Тайна зелёного планшета должна перестать быть тайной. Фамилии из этого списка надо обнародовать. И тогда все эти пилюлечники Муленберга получат по заслугам. Для них это тоже станет облегчением. Да, у каждого из них огромный послужной список самых гнусных преступлений. Они сядут надолго. Зато перестанут дрожать за свою такую жалкую и никчёмную жизнь.
– Как мы это сделаем? Отнесём список в ФБР?
С какой-то грустной нежностью, проникновенно глядя мне прямо в глаза, он отрицательно качнул головой.
– На телевидение?
– Опять мимо.
– Выложим в интернете?
– Уже теплее.
– Что за тайны, Маркс! – я стукнула кулачками по его груди. – Говори уже!
И он подробно изложил свой план.
Оказавшись в безопасности рядом с Уиллом, я почувствовала себя счастливым человеком. После пережитого в подвалах и в тюрьме это было закономерно. Но для полного счастья не хватало встречи с родителями. Очень хотелось побывать в родном доме именно сейчас. Было совершенно непонятно, смогу ли я это сделать потом. Вполне возможно, что эта встреча могла стать прощальной. Элайзы, Стэна и Вига уже нет в живых. Моей смерти, как, впрочем, и смерти Уилла, страстно желали почти восемьсот человек. Если быть точнее: семьсот девяносто восемь. Поэтому через три дня после того, как мы с Марксом встретились в каморке Джо, я решилась на поездку в Сан-Хосе. Красный брючный костюм, рыжий парик, чёрная широкополая шляпа и большие солнцезащитные очки сделали меня совершенно неузнаваемой. От автовокзала я доехала на такси до улицы, которая проходила в полумили от моего дома. Дальше пошла пешком. Уже давно стемнело, когда тихо и незаметно, словно тень, я добралась до знакомого с раннего детства крыльца. Все уже спали, поэтому звонить пришлось неоднократно. Наконец дверь отворилась, и на пороге показался отец. В руках он держал пистолет. Но его тут же отодвинула в сторону мать, задушив меня в своих объятьях. Шляпа вместе с париком свалилась на пол, и это позволило отцу понять суть происходящего. Меня буквально втащили в дом, где страстно и продолжительно облобызали, передавая моё мокрое от слёз счастья тело из рук в руки. Но не успели домочадцы приступить к расспросам, как на улице завыли сирены, раздался визг тормозов и хлопанье автомобильных дверей. Наш дом окружили и усиленный громкоговорителем голос объявил:
– Ева Мария Фитцджеральд, мы знаем, что ты здесь. Выходи из дома с поднятыми руками. Не усугубляй своего положения.
Испуганная мать спросила:
– Что же ты, Ева, такого ужасного совершила?
– Ничего. Ничего ужасного я не совершала. Обещаю вам, что очень скоро ваша Ева вернётся, такой же, как и прежде. И всё снова будет хорошо. Не волнуйтесь за меня.
Я улыбнулась чрезвычайно напряжённому отцу, поцеловала рыдающую мать в щёчку и сделала шаг к входной двери. Но папа преградил мне дорогу.
– Погоди, дочка. Я должен знать, в чём тебя обвиняют.
Держа в руке пистолет, он отодвинул шторку и осторожно выглянул во двор:
– Ого, сколько набежало!
В это время вновь заорал громкоговоритель:
– Ева, предупреждаю тебя, если ты не выйдешь, мы приступим к штурму. Не подвергай опасности свою жизнь и жизни своих домочадцев.
– Папа, я пойду. Не вмешивайся, не надо.