Странное дело: ему ни тогда, ни — уж тем более! — теперь не было стыдно.
Однако — воспоминания!
Теперь — увы! — так не порезвишься.
Разве что разыграть приступ радикулита? Или — сердечный? Или…
Эта идея всерьез захватила Тони.
Однако надо было спешить, ибо вдали на холме уже появилась тильбюри[26] хозяина охоты.
Заболеть следовало внезапно, но остро и довольно опасно…
Тони так увлекся тактическим планированием, что не заметил, как изящная коляска внезапно остановилась, а вернее — была остановлена верховым из поместья.
Кто-то из слуг рискнул преградить путь лорду Гатвику, нынешнему хозяину охоты, в самый торжественный момент — явления командующего перед строем.
Повод — надо полагать — был.
«Несчастье, — обреченно подумал Тони, — дай Бог, обойдется смертью чьей-то престарелой бабушки».
Мысль о том, что ненавистная охота теперь может не состояться, его не посетила.
Тильбюри между тем приближалась гораздо быстрее, чем этого требовал этикет.
Что-то случилось.
В этом уже никто не сомневался.
На ходу сэр Гатвик призывно махал перчаткой, впопыхах сдернутой с подагрической руки.
«Мать или отец?» — отстраненно подумал Тони, быстро сообразив, что хозяин поместья машет именно ему.
И еще одна подлая, стыдная мыслишка успела промелькнуть в эти мгновения.
«Лучше бы — мать».
Мысль не делала чести лорду Джулиану-сыну.
Единственное, что могло хоть как-то извинить его в этой связи: он был абсолютно честен.
Как на духу.
Сэр Энтони Джулиан не питал теплых сыновних чувств к леди Элизабет и отлично знал, что пользуется взаимностью.
Странные мысли роем кружили в голове, а рука уже машинально коснулась повода — лошадь с места ушла в галоп.
— Друг мой… — Престарелый лорд Гатвик, помимо классической подагры, страдал астмой, отчего задыхался. — Трагические известия… Трагические и престранные… Герцог Владислав Текский, ваш однокашник, кажется. И друг, как я понимаю… Словом, он… он… скончался минувшей ночью…
Тони испытал нечто, чему за долгие годы так и не смог подобрать названия.
Иногда он называл это внутренней дрожью, иногда — лихорадкой, иногда — приступом непонятного состояния, отдаленно напоминающего страх и даже ужас, но одновременно — готовность насмерть противостоять тому, что их породило.
Внешне в такие минуты лорд Джулиан оставался спокоен, только слегка бледнел, наливались черной смутной бездной карие глаза, а душа…
Душа замирала в предчувствии событий, позволяющих близко подойти к границе двух миров, а случалось — и заглянуть за нее.
Ничего не увидеть, но ощутить, как стынет кровь и трепещет сердце, сбиваясь с привычного ритма…
Старый лорд между тем продолжал. Невыносимо медленно, перемежая свой рассказ долгими приступами мучительной одышки.
— Он умер. Его душеприказчики разыскивают вас по всему миру, ибо касательно вас, Энтони, имеется некое чрезвычайно важное и неотложное, как я понимаю, распоряжение покойного. Вот все, что я знаю. Но полагаю, друг мой, вам следует теперь ехать…
— Я отправляюсь немедленно. Надеюсь, ваша светлость передаст мои извинения…
— Какая чушь приходит вам в голову, Тони, в такие минуты! Спешите, мой мальчик. Вам на это плевать с высокой колокольни, разумеется, но я буду молиться за вас! Так и знайте. Буду молиться всю эту чертову охоту, чтоб она провалилась…
Тони отказался от машины, присланной из имения.
Стремительным полевым галопом, рискованно привстав в стременах, пронесся он по окрестностям, вызывая недоумение местных жителей.
Джентльмену, облаченному в красный фрак, черную бархатную жокейку и лаковые ботфорты, по всему, полагалось сейчас следовать прямо в противоположном направлении.
Он еще не до конца верил в то, что случилось.
Верила душа, многое уже знала и предвидела.
И трепетала в ожидании страшного испытания.
Полина Вронская
Вечерний звонок.
Как обычно.
Он звонит около восьми, как только освобождается от дел.
Разумеется, относительно — и самых насущных. В принципе же круговерть его бизнеса не знала остановок и передышек.
Пару лет назад, сатанея от скуки на далеком Маврикии, вырванный с корнем из почвы родного российского предпринимательства непреодолимой силой глупого, но неожиданно серьезного конфликта с властями, он мог только мечтать о таком размахе дел.
И где?
Не в каком-нибудь оффшорном, островном захолустье — в самом центре мирового бизнеса, чопорной британской столице.
Компания «White Star», созданная исключительно по странной прихоти лорда Джулиана, не только не канула в Лету, выполнив главную миссию — возвратив на атлантические просторы возрожденный «Титаник», — но успешно развивалась далее, заняв в итоге достойное место в первой десятке мировых круизных компаний.
Впрочем, насколько известно было Полине, «White Star» не замкнулась исключительно в этих узких рамках. На верфях Саутгемптона строились новые, отнюдь не круизные суда. Речь шла о перевозках нефти, и это обещало стать делом куда более серьезным, чем туристический бизнес.
Чего-то подобного, впрочем, и следовало ожидать.
Таков был Потапов — человек, не умеющий останавливаться на достигнутом.
Лорд Джулиан — что тоже легко прогнозировалось, — напротив, затеяв и бурно пережив авантюру с «Титаником», очень скоро охладел к проекту. Впрочем, он безотказно подключался к делам компании, если об этом просил Потапов, решая порой одним частным звонком проблемы, с которыми долго и безуспешно сражались конкуренты.
Это, по мнению обоих — Сергея и Энтони, было вполне справедливым распределением обязанностей.
Словом, можно было бы с уверенностью сказать, что судьба Сергея Потапова наладилась вполне, если бы…
Если бы не эти самые, ставшие уже традицией, вечерние звонки.
Телефон все звонил. Полина подсознательно считала звонки. Еще три и включится автоответчик: станет окончательно ясно, кто звонит, и тогда…
Тогда она уже совершенно точно не снимет трубку.
— Нет! — сказала она себе с решительной укоризной. — Это нечестно, в конце концов. Не позови он меня в Лондон…
Мысленно она продолжала считать звонки. Сейчас прозвенел последний.
Полина сняла трубку, опередив автоответчик всего лишь на секунду.
— Привет! Не слишком отвлекаю?
— Нет. Я вернулась с работы пару часов назад.
— Так рано?
— Буду работать дома. Пока отдыхаю.
— Может, отдохнем вместе?
— Вряд ли получится, Сережа.
— Просто поужинаем где-нибудь, и я уеду.
— Нет.
— Просто поужинаем.
— Боюсь, не получится даже просто поужинать.
— Ты научилась врать.
— Пожалуй. Извини. Я не хочу.
— Чего не хочешь?
— Ужинать, обедать и вообще видеться с тобой сейчас.
— Сейчас?
— Сейчас. Мне нужно адаптироваться, очень много непривычной работы и вообще…
— Снова врешь.
— Действительно. Снова — прости.
— Так в чем дело?
— Нужен тайм-аут.
— Зачем?
— Разобраться в себе, в том, что нас с тобой связывает. В общем, в таких случаях, кажется, говорят: я хочу побыть одна.
— У тебя кто-то появился?
— Муравьи. Представляешь, в моем карликовом палисаднике образовался муравейник, а в нем соответственно муравьи. И похоже, палисадника им уже недостаточно — ползут, мерзавцы, в дом.
— Ты шутишь?
— Про муравьев — чистая правда. В остальном же — каков вопрос…
— Понятно… А как завтра?
— Сережа! Клянусь тебе, хотя, возможно, тем самым нарушаю какую-нибудь из строжайших наших инструкций… Ну да черт с ними, с инструкциями! Как на духу: каждое утро для меня — чистый лист, кто и что на нем нарисует, не известно, по-моему, даже моему вездесущему шефу. Одним словом, я не знаю, что будет завтра.