Гурский несколько раз перечитал написанное, получая при этом огромное, почти физическое наслаждение.
К тому же по мере нарастания удовлетворения отступала, рассеивалась тревога.
И скоро ее не стало вовсе.
А поначалу — была.
Откровенно говоря, загадочное агентство ничем, кроме необременительных заказов и ощутимых гонораров, себя не проявило, и посему воспоминания о нем должны бы вызывать в душе репортера исключительно положительные эмоции.
Эдакий разлив меда и патоки.
На деле, однако, все происходило иначе.
Жилось Гурскому очень неуютно.
Неспокойно жилось.
Тревога, правда, обуревала его не всегда с одинаковой силой.
Иногда — накатывала на Гурского приступами неведомых ранее фобий и болезненных фантазий, мучительными размышлениями по поводу незримых заказчиков, их подлинных интересов и собственного будущего, когда невидимки сочтут, что достигли цели.
И кстати, что это была за цель?
В такие минуты Гурский был близок к безумию.
Чаще, впрочем, тревога слабо царапала душу когтистой лапкой, ради того только, чтобы о себе напомнить.
В тот миг, когда собравший волю в кулак Гурский решился на небывалую дерзость — явно нарушить один из пунктов соглашения с агентством, — она взметнулась, подобно растревоженной кобре, зашипела страшно и даже плюнула парализующим волю ядом.
Но было поздно — пальцы Гурского уже метались по клавиатуре компьютера, остановить поток его неожиданного творчества не под силу было никакой тревоге.
Даже — страху.
Теперь же, перечитывая свое творение и снова — в который уже раз! — отдавая должное собственному таланту и изобретательности, Гурский решил окончательно.
Никому.
Никогда.
Аналитикам из хитрого агентства. (Если таковые, кстати, имеются.)
Черту самому.
И чертовой матери не по зубам разгадать ту шараду, что с гениальной простотой и изяществом закатил он только что в виртуальное пространство.
Как шар в лузу.
И тревога отступила.
Встреча на старой плотине
Владелец маленького отеля, ресторана и крохотного бара на берегу старой заброшенной плотины в десяти милях от Лондона был, вне всякого сомнения, человеком творческим.
С хорошей фантазией.
К тому же он наверняка умел видеть то, чего, как правило, не замечает большинство людей.
Но именно оно создает неповторимый, а подчас даже неуловимый колорит, на который первой откликается душа и только потом — возможно — разум.
Словом, каждый из вас исподволь, но совершенно неожиданно и вдруг погружался в некое определенное состояние, которому вроде бы неоткуда было взяться.
Несколько позже, к тому же исключительно те, кто склонен размышлять над природой собственных чувств, открывали причину — мимолетный аромат, разбудивший старое воспоминание.
Или промелькнувшее в толпе чужое лицо, напомнившее вдруг — весьма отдаленно, но остро — целую жизнь, прожитую некогда.
Или неприметный пейзаж вдруг навевал беспричинную тоску, вызвав в памяти воспоминание о местах совсем других, далеких, да и не похожих вовсе на то, в котором оказались вы нынче.
Словом, человек, вздумавший однажды расположить небольшой отель в скромной старинной усадьбе и давший сему заведению имя «Complete angle»[37] — или те, что надоумили его поступить именно так, — не прогадал.
Тихим, уютным и совершенно английским оказалось это местечко.
Речь шла, разумеется, о старой доброй Англии, которую умудрились потерять даже рачительные британцы, озабоченные незыблемостью традиций.
Точно так же, как потеряли — увы! — навсегда старую добрую Францию их вечные легкомысленные соперники — французы.
И русским уже никогда не обрести старой доброй матушки России, сколь ни пить теперь водки с икрой, ни жечь чучел на масленицу и ни золотить маковки церквей.
Неумолимо время.
Однако ж и оно позволяет иногда людям разыграть небольшие спектакли из прошлого.
Случается — они бывают удачны.
Воды плотины были темны, отдавали густой зеленью и казались глубокими.
Шум воды — словно и он следовал традиции британской сдержанности — был негромким.
Медленно, будто бы нехотя стремился поток и, приблизившись к порогу, тяжело скатывался вниз, слабо пенясь и орошая пространство прохладной водяной пылью.
Посетители ресторана, выбравшие террасу над плотиной, зябко кутались в теплые свитера, но не уходили, зачарованные умиротворяющим движением воды.
Напротив, на другом берегу, высился небольшой древний собор с островерхим куполом и узкими окнами, украшенными неяркой мозаикой.
Небольшое деревенское кладбище, раскинувшееся у его стен, довершало картину.
И это было вполне уместно, ничуть не нарушало тихой идиллии.
Грусть была ей к лицу.
Не грусть даже — а простое, незатейливое напоминание о вечности.
— Боже, Энтони, какое волшебное место…
— К тому же весьма соответствующее…
— Оставьте, Стив. Разве здесь не прекрасно?
— Мне нравится. Но должен заметить — это отнюдь не открытие лорда Джулиана. Заведение, насколько я знаю, весьма популярно в Лондоне, на уикэнд здесь совсем не так тихо, как сегодня.
— На уик-энд сюда еще нужно попасть. Последнее время на старой плотине стало модно справлять свадьбы — счастливая родня оккупирует отель, не вылезает из ресторана и чувствует себя как дома. Однако в будни здесь довольно спокойно и, главное, малолюдно… Я же надеюсь поговорить всерьез и по душам еще до вылета. Воздушный коридор нам дают только в десять, времени предостаточно — я подумал, что здесь будет удобно.
— К тому же — красиво.
— И вкусно. Местная кухня на высоте, можете мне поверить.
— Тогда рекомендуй.
— С превеликим удовольствием.
Метрдотель, застывший у окна, внимательно наблюдал за гостями, расположившимися на террасе.
Взгляда лорда Джулиана было достаточно — служитель стремительно возник возле столика.
И буквально обратился во внимание.
— Знаете, что я хотел бы прояснить прежде всего?
Лорд Джулиан аккуратно опустил на стол большой шарообразный бокал тонкого стекла на высокой ножке — слабо плеснулась темная рубиновая жидкость.
Они пили выдержанное Hermitage 1978-го.
Крепкое, глубокое, богатое оттенками вино как нельзя более отвечало не только зайцу, запеченному с каштанами, но и настроению всей компании.
Есть такое свойство у хороших, проверенных временем напитков — соответствовать настроению.
Воздействовать — порой куда проще.
Удел пития простого и, как правило, дешевого.
— Да, Энтони? Пускаясь в такое путешествие, это было бы совсем нелишне узнать.
— Иногда мы мыслим очень похоже, Стиви. Это радует. Так вот, пускаясь в лабиринты этого дела, я бы тоже хотел договориться о неком принципе, коего все мы придерживаемся… Или не придерживаемся. Иное — от лукавого.
— Друг мой, за время нашей разлуки ты стал настолько гениален, что я, смертный, перестал тебя понимать.
— Вы тоже не понимаете о чем я, Полли?
— По-моему, лорд хочет знать: рассматриваем ли мы проблему исключительно в материальном ключе? Или допускаем присутствие неких сил или персон… Нет, в этой терминологии я не сильна. Однако, смысл вопроса, полагаю, ясен?
— Ты об этом хотел спросить, Энтони?
— Да, Стиви. И думаю, ты понял меня ничуть не хуже Поли.
— Клянусь — нет. И ты ждешь ответа?
— Разумеется.
— Минувшей ночью ты, стало быть, был не в себе. Или уподобился тетереву на току, то есть никого и ничего не слышал.
— Я помню твой скепсис.
— Скепсис?!
— Хорошо, я помню, что ты хотел немедленно в Москву.
— Слава Богу! И сегодня ты задаешь мне этот вопрос? Иными словами, полагаешь, что за ночь я вдруг поверил в вурдалаков, вампиров и прочую нечисть, выползающую по ночам, чтобы глодать души грешников?