Кажется, Вера когда-то хотела, чтобы я с ней выехал заграницу на отдых в удивительные страны. Что ж, я наконец и оказался в одной из таких.
Морской круиз оказался, конечно, не ахти: серый океан, тучи да шторма. Канадский порт Галифакс остался в наших воспоминаниях лишь как металлические конструкции кранов, загородившие небеса, и мокрая от дождя бетонная площадка на которой нас разделили на всё ещё живых — их погрузили в товарные вагоны и повезли на запад, и на умерших на корабле от цинги — этих освятили ритуалом бюрократической процедуры и, вероятно, сожгли.
По пути на железной дороге нам всё-таки удалось увидеть здешние горы со снежными шапками, хвойные леса, озёра, распаханные поля пшеницы и стада рогатой скотины величиной с дивизию. Однако, нас не привезли сюда любоваться красотой природы английской империи.
Где-то в Британской Колумбии нас выпихнули из поезда, вывезли в открытое поле и заставили рыть себе землянки. Вокруг тут же появился забор из колючей проволоки и вооружённый караул.
Кормили очень плохо и голод занимал все наши мысли. Как-то раз смогли поймать бродячего пса и сварили из него суп. Охранникам пришлось пожать плечами, увидев обглоданные нами кости. Убийство же коровы они нам с рук не спустили. Один лихой парень из нашего лагеря додумался прибить отбившуюся от стада тёлку булыжником по голове. За это его расстреляли. Тогда мы решили, что корова — священное животное Канады.
Нас использовали обычно как земляных рабочих. Прокладывали дороги из большого города в города поменьше. Выковыряв ещё один кубометр земли с глиной, я вспомнил как давным-давно строил с Карлом автомагистрали и как точно так же орудовал лопатой. Я понял, что потерял всё за эти годы и мне придётся начинать с начала, с полного нуля.
Не все мирились со нашим положением. Был среди нас панцергренадер Ганс Шустер, всё время порывался бежать. Молодой был очень, лет восемнадцати всего.
— Они же там поднимают восстание! — говорил он, — Нам надо срочно возвращаться! Отвоюем всё назад!
— Ты задрал уже, Шустер — крикнули ему издалека, — Ты вообще только фаустпатроны взрослым дядям в Берлине подносил! По земле волок, наверное, на руки поднять не мог!
Прокатился всеобщий громкий смех. Шустер подошёл ко мне, схватил за шиворот и взглянул из широких зрачков в мои глаза.
— Да как вы не понимаете, старые тюфяки! — сказал он мне — Они же сгноят вас всех здесь! А вы просто сидите и ждёте своей смерти! Надо что-то изменить! Побег, революция! А вы...
Шустер отпустил меня, забился в угол и заревел.
— Фаустпатроны, — замычал он вполголоса, — я ведь три "шермана" подбил. А они...
Я хотел обнять его и приободрить, но он толкнул меня и отошёл подальше.
Через пару месяцев нас согнали возводить ферму неподалёку.
— Это земля английского лорда Сесила — сплетничал кто-то из нас, — здесь куда ни посмотри, всё до горизонта — его земля. Он родственник лейтенант-губернатора провинции, одолжил у него нас, его рабов.
Когда мы выкапывали землю под фундамент для коровника, подъехал американский рыдван и из него вылез мужчина пятидесяти лет, в ношенной куртке, штанах и резиновых сапогах. Перед тем как он подошёл к нам, охранники схватили каждого и посыпали белым порошком с запахом ромашки. Отгоняли наших вшей от уважаемого человека, изволившего посетить нас.
— С вами здесь хорошо обращаются? — скромно спросил мужчина на нашем языке.
— Да! — в один голос сказали все мы. Охранники лагеря очень не любили, когда на них жалуются.
— Вам что-нибудь принести? — снова спросил он.
Тут мы почесали головы и каждый попросил для себя что-нибудь. Сигареты, граммофон, остатки обеда. Я попросил новые сапоги, потому что мои уже разваливались.
На следующий день он привёз всё — и наши охранники забрали почти всё. Сапоги я всё же получил.
— Они что, для конной езды? — спросил я у нашего добродетели.
— Остались от моей бывшей жены — сказал он, — любила она лошадей. Теперь весь табун на мыло отправлю.
— Погляди-ка, Золушка с туфельками! — сказал кто-то из наших, завидев меня с женскими сапогами в руках.
— А кто это был? — спросил я, глядя в след исчезающему в дорожной пыли американскому рыдвану.
— Как кто? Лорд Сесил! — ответили мне.
Шустер отказывался возводить коровник, постоянно увиливал и притворялся больным. Ему претила сама мысль что благодоря ему потомки британских колонистов будут наслаждаться говядиной в своих отапливаемых домах, в то время как его армия должна была уже разбомбить и завоевать все их города.
А может, он не притворялся. Или наконец поверил, что болен. Мы нашли его тело в поле, съедаемое вшами.