Она отвлеклась от накладывания крема на острые скулы.
— Тебе придётся выщипать брови, или полностью сбрить. А потом нарисовать заново карандашом.
— Ничего, мне и так нравится. Не стоит.
— Как хочешь. И главное... тебе нужны имя и фамилия. Что ты умеешь делать?
— Что? О чём ты?
Наконец, она принялась поднимать свои волосы, и я смог её осмотреть, не пытаясь скрыть взгляд от этих ушей. Они уже были похоронены под локонами, отливавшими на свету яркими бликами.
— Ну, знаешь... Мой прадед был столяром в деревне, и от него наша семья имеет такую фамилию. Вот ты, что ты умеешь?
— Оборачиваться в лису.
— Лиса-оборотень... Назовём тебя Вера Фукс.
— Наверное, — она звучно пропела своё "а". — звучит неплохо.
В коридоре загремели каблуки и я приготовился. Отчётливо помню стук деловой обуви полицейских и дружинников, когда они наведывались в рабочие бараки у автобанов, разыскивая наркоманов и бродяг.
— Вера, оденься, пожалуйста. — сказал я, выглядывая из-за двери.
— Здравствуйте, меня зовут Эльжбета, я из НС-Фрауеншафт. Вы хозяйка этого дома?
Очень приятный голос и фигура для части государственной машины. Девушка в строгом пиджаке и прямой юбке очень мягко вошла в комнату фрау Штайзер.
— ...я бы хотела увидеть список жильцов...
— Какая-то проверка. Ты помнишь, как тебя зовут?
Уже-как-пару-минут-Вера моргнула обоими глазами в знак согласия.
По двери застучали сухие женские пальцы. Я открыл.
Пахнуло духами и сначала я подумал, что к нам вошло ещё одно создание не от мира сего. Девушка, смущённо улыбаясь, смотрела то туда, то сюда, и начала говорить очень, очень тихо.
— Здравствуйте, я Эльжбета, из НС-Фрауеншафт. Здесь проживают женщины? Ах, извиняюсь, как вас зовут?
— Вера, Фукс.
— О-о-очень приятно познакомиться. Вы арийской расы? Снова извините, я вижу и сама.
Она засмущалась ещё сильнее. Убежала взглядом на пол, собралась с силами и снова, с искренним добродушием и бархатным придыханием стала рассказывать, будто любящая мать сказку своему ребёнку. На моей коже выступили мурашки.
— Вы, как арийская женщина, — слово "арийская" звучало протянуто, как на уроке произношения. — должны вступить в нашу организацию и посещать наши собрания. Отделение в этом районе находится в доме культуры ткацкой фабрики на Монкебергштрассе.
На её груди сидели тот же значок со сва-сти-кой как и у Карла, и, под ним, перевёрнутый чёрный треугольник, с такой же сва-сти-кой и куриной трёхпалой лапкой под ней. Я где-то слышал, что это называется "руна".
Она говорила и говорила что-то Уже-как-несколько-минут-Вере о немецком народе, перебирая свою причёску тонкими пальцами и поглядывая в сторонку. Я заметил небольшой, едва заметный развод помады над верхней губой.
Дальше было что-то ещё, но помню лишь, что остановил её в коридоре перед уходом.
— ...конечно, после работы, когда Вы и я свободны. Давайте встретимся в кнайпе на Бергштрассе, хозяева мои большие друзья! Мы найдём там тихий уголок.
Ещё один знак согласия.
— Вот, скажем, мужчины, защитники Рейха. У них есть "жизненное пространство" на Востоке: в России, в Индии, в Северо-Американских Соединённых Штатах. А у нас "жизненное пространство" — дома, в детском саду, в школе, на детской площадке. Там, где мы растим своих детей. Жду не дождусь того дня, когда смогу взять на руки собственное чадо...
Она произнесла это, сложив руки и унёсшись мыслями в облака через потолок.
До этого Карл с досадой в голосе прокомментировал мой отказ встретиться с ним сегодня в кнайпе. Сейчас, я как и при беседах с ним ничего не понимал в этих восторженных речах. И мне захотелось непременно иметь рядом с собой Карла чтобы он всё объяснил. Ведь все эти вещи: "жизненное пространство", "арийская раса" — вдруг стали для меня очень важными.
Я восхитился её красотой, и общественной работой, разумеется. "Национальный подъём это ведь не так уж и плохо для нас?" — решил я.
Мы остались довольны друг другом. По крайней мере, так показалось мне. Она всё же не согласилась чтобы я проводил её домой, потому что арийская женщина должна оставаться сильной.
Однако, я зашагал в приподнятом состоянии духа, щёлкая ботинками по мостовой.
Не успел я отойти от кнайпе и десятка метров, как резиновый скрип автомобильных шин пронзил вечернюю свежесть. Удар, чьё-то хрупкое тело развалилось на дороге и издало знакомый стон.
Либо ей сдавило грудь, либо её мягкий и нежный голос не позволял как следует крикнуть от боли на всю улицу.
Я ринулся со всех ног к ней. Меня оттолкнули постовой и пара дружинников, патрулировавших лесопарк неподалёку. Из-за угла заскулила сирена "скорой помощи".