Прежде чем задние дверцы «Скорой» закрылись, я успел увидеть, как Сисси нежно гладит Энни по голове и что-то шепчет ей на ухо.
Толпа понемногу редела. Пока полиция допрашивала водителя грузовика, а местные жители, сунув руки в карманы, оживленно обсуждали случившееся, показывая то на перекресток, то на горы, откуда прилетел внезапный порыв ветра, я повернулся к братьям-здоровякам и протянул руку, чтобы помочь старшему подняться с земли.
– Без обид, о’кей?..
Здоровяк с готовностью оперся о мою руку, и мне пришлось напрячь все силы, чтобы удержаться на ногах, пока он вставал.
– Извини, друг, – пробасил он, показывая ручищей вслед скрывшейся за углом «Скорой». – Ошибочка вышла… Мы типа думали – ты дурака валяешь, придуриваешься, мало ли чего от тебя ждать…
Я тоже посмотрел в ту сторону, куда он показывал.
– А вот это – никогда. Никогда и ни за что, – проговорил я и помог подняться младшему богатырю, после чего оба отчалили восвояси, на ходу отряхиваясь и поправляя на себе одежду. Какой-то пожилой мужчина в широкополой шляпе, кархартовском рабочем комбинезоне и ботинках, от которых за милю несло дизтопливом, пробормотал у меня за спиной:
– Господи, когда же этой девочке наконец улыбнется счастье?.. – И он смачно сплюнул, направив коричневую от табачной жвачки струю прямо в сточный желоб. – Почему из всех жителей нашего городка именно ей так не повезло? Нет, все-таки жизнь несправедлива! Несправедлива, и все!
Он еще раз сплюнул для убедительности и, сойдя с тротуара, быстро зашагал через улицу.
Когда толпа окончательно растаяла, я опустился на четвереньки и, отыскав в щели у бордюра то, что искал, сунул найденное в карман. Выглядел этот предмет довольно потертым, но на его обратной стороне еще прощупывалась какая-то надпись. Звук сирены «Скорой» почти затих вдали, и в воздухе пахло корицей, персиковым кобблером, жаренным на гриле мясом, дизельными выхлопами и совсем немного – китайским жасмином, который у нас на Юге зовут еще «конфедератским».
Отъезжая от бордюра, я увидел, что к опустевшему киоску Энни выстроилась довольно длинная очередь. Люди подходили к нему, молча опускали деньги в пластиковую бутыль из-под воды и шли дальше по своим делам.
Глава 2
Прошло почти девять месяцев, прежде чем я нашел ключ. Она положила его на самое дно небольшого деревянного чемоданчика, который я хранил с детства. Ключ лежал под основательно потрепанной и пыльной книжкой стихов Теннисона. К нему была привязана цепочка с биркой, на которой было выгравировано название банка и номер ячейки.
Чарли и я отправились в банк вместе. Дежурный сотрудник депозитного зала вызвал старшего менеджера, который тщательно проверил мои документы, а потом отвел нас в маленькую комнатку, где не было ничего, кроме стола и четырех стульев, и куда-то исчез. Вернулся он, впрочем, довольно скоро, причем я обратил внимание на его побледневшее лицо. С собой дежурный принес какие-то бумаги, которые я должен был подписать. Я поставил свою подпись там, где он указывал, после чего парень снова ушел и вернулся с небольшой запертой коробочкой. Поставив ее на стол, он покинул комнату, задернув за собой специальную занавеску, заменявшую дверь.
Все это время Чарли сидел совершенно неподвижно и терпеливо ждал, сложив руки на коленях и глядя в пространство перед собой. Только когда я вставил ключ в замок, Чарли повернулся на звук. Откинув крышку, я увидел внутри три запечатанных конверта. Все три были адресованы мне. Буквы на конвертах были выведены почерком, не узнать которого я не мог.
На верхнем конверте значилось: «Вскрыть сейчас». На втором – «Вскрыть через год». На третьем – «Вскрыть через два года». Взяв в руки первое письмо, я просунул палец под клапан и вынул из конверта два бумажных листка. Первый оказался копией соглашения, по которому я назначался выгодоприобретателем по всем выплатам за пожизненную стотысячную страховку, которую отец Эммы оформил на нее, когда она была совсем маленькой. Скорее всего, он сделал это еще до того, как о болезни Эммы стало известно, и ни он, ни она никогда мне об этом не говорили.
На втором листке было само письмо. Я пересел на стул рядом с Чарли и стал читать вслух:
«Милый Риз! Если ты читаешь сейчас эти строки, значит, ничего не получилось. Это значит, что меня не стало, и ты остался один…»