После блестящей тирады племянника Златокрылый не выглядел слишком браво. Он слабым голосом отдал пару распоряжений, к счастью и удивлению Билла, вполне разумных, и, обдав присутствующих волной ледяного презрения, вылетел прочь, подальше от любопытных глаз. Билл надеялся, что он тихо повесится где-нибудь в уголке, как делали многие видные деятели, потерпевшие фиаско на своем нелегком поприще, хотя осознавал, что ему не может так повезти. Скорее всего Давид просто спрятался в своем кабинете, чтобы тихо поговорить со своей любимой птицей, спокойно порвать волосы на голове, мирно поколотить кулаками об стол, потопать ногами, порвать зубами пару лишних бумажек и в очередной раз послать проклятия в адрес того дня, когда племянник появился в его жизни. После всего того, что с ним сегодня произошло, ему было просто необходимо побыть одному и переосмыслить свое существование.
Зато он все-таки отдал распоряжение срочно созвать с земли все войска, которые находились близко. Билл нервно облизывал сухие губы и разгуливал в ожидании из угла в угол, периодически расправляя свои большие крылья, которые снова принадлежали ему. Юному Ангелу пришлось заново привыкать к этому забытому ощущению. Проходя мимо зеркала, Вильгельм покрутился, чтобы рассмотреть себя. В обыкновенной земной одежде, драной рубашке и таких же джинсах и кедах, он выглядел очень колоритно, впрочем, это скорее нравилось ему.
Он старался отвлекать себя разными мыслями, настраиваясь на то, что он не зря летит в самое пекло Ада. Все вокруг казалось ему странным, незнакомым, больным плодом его воображения. Ангел вытер рукавом рубашки холодный пот со лба. Он не подозревал, как переживет полет, его трясло и мотало из стороны в сторону, а собственное тело казалось неродным и мягким. Только десять минут назад его отпустили из медицинского отделения, где заставили выпить какую-то горькую гадость и намазали все синяки и ссадины мазью, чтобы чуть подлатать его раны. Он слабо отбивался, но Сакий, как всегда, находился неподалеку, деликатный, как дробовик. Он проследил за тем, чтобы пациент не вырывался, и Билл терпел, сетуя на то, что он тратит ценное время.
На соседней койке стонал раненный Михаэль, которого на руках отнесли в лазарет. Демоны повредили Стража довольно сильно, однако он еще был живой, с трудом дышал и почти не открывал глаза. Он лежал теперь в отдельной палате и над ним суетились сестрички-Ангелы под надзором старшей суровой медсестры, древней, как сам Рай.
Совет Апостолов временно пришлось отложить в связи с чрезвычайностью положения, так что временно Вильгельм оказался на свободе и теперь медленно брел вдоль коридора, держась рукой за стенку. Он не хотел идти на боевую миссию с пустыми руками, и даже если эта вылазка будет последним, что осталось ему в этой жизни, он твердо вознамерился пройти свой путь с достоинством Светлого Стража. Такой шанс выпал ему впервые, и пренебрегать им Вильгельм не собирался.
С этой мыслью он свернул в одну из комнат, пройдя мимо ржавых ангельских доспехов тысячелетней давности. Там Билл толкнул дверь и забрел в оружейную, с трудом пробираясь сквозь горы нагрудников, всяких цепей и мечей. Он припоминал, как Давид заставлял его ходить на уроки обращения с оружием, и эта была второй из дисциплин, которая не отталкивала Вильгельма, как хоть та же арфа. Сейчас эти навыки вполне могли пригодиться ему. Юный Хранитель поковырялся в горке колюще-режущего, пытаясь найти в ней хоть какой-нибудь меч, который было бы легко держать в руке. Пальцы его решительно скользили по холодным клинкам, красивым рукоятям, перебирая их. Наконец он остановил свой выбор на длинном, легком, тонком, как жало, оружии. Юный Ангел сделал пару движений, со свистом рассекая воздух. Забавно, как меч вдруг придал ему уверенности в том, что он собирался сделать. Он собирался найти этих тварей, которые посмели трогать своими ручищами то, что им не принадлежало, и медленно, глядя им в глаза, вогнать клинок прямо промеж их ребер. Он хотел видеть, как Демоны хрипят и задыхаются в своей кислоте, которая заменяла им кровь, и, умирая, жалели о том, что они притронулись к его смертному.
Пока он размышлял, дверь за его спиной открылась, и Симония тихо зашла в комнату, присаживаясь на подлокотник высокого резного кресла. Билл увидел ее отражение в сверкающей глади клинка.
Там, в Зале, мама сидела с каменным выражением лица и такими обеспокоенными глазами, что Билл впервые за все время почувствовал укол совести. Он вполне принял бы, если бы и она отвернулась от него и не захотела говорить с ним никогда больше.
— Вильгельм, я тебя не узнаю. Ты беспокоишь меня, мальчик мой, — Симония устало посмотрела на своего сына. — Ты мне ни слова не сказал за все это время, пробежал мимо меня, как мимо пустого места.
Билл обернулся к ней, глаза его были опущены в пол. Он действительно не сказал ей и пары фраз. Наверное, боялся услышать разочарование.
— А что тут скажешь. Все говорит само за себя. Весь разговор в Зале ты слышала. Ты хочешь от меня объяснений? — ровно пробормотал Ангел. Он сделал шаг назад и прислонился к подоконнику. У него совершенно не было настроения сейчас выслушивать очередные нотации, ему и без этого стало уже достаточно хреново.
— Неплохо бы объяснить, это я согласна, — Симония увидела, что лицо сына исказилось гримасой недовольства. — Но тебе сейчас явно не до этого, я так думаю. Ты мне расскажешь что случилось? Я ведь не слепая, вижу, что ты очень сильно изменился.
— Что случилось... Твой братец — слепая свинья, не замечающая очевидного. Он узколоб и однобок, и во многом это из-за его приказов мы потеряли Амулет. Это достаточная причина для моей печали?
Билл вкрутил кончик меча в пол, оставляя там лунку промеж плиток. Симония поджала губы. Все это она знала и так.
— Я говорю не о нем, а о тебе. Расскажи мне, что с тобой случилось, что ты стал такой… Взрослый? Передо мной стоит словно кто-то другой. Я давно не видела тебя, но что-то мне подсказывает, что не жизнь во Дворце сделала с тобой это!
Конечно, кто, как не мать, может разглядеть правду. Билл вздохнул. Симонию обманывать он не хотел, да и вряд ли это получилось бы.
— Мам, мне осточертела эта Райская жизнь. Тут так скучно, что я себе уже места не нахожу. Давид тебе, несомненно, нажаловался на все мои выходки, да ты и сама слышала про последнюю! Ты ведь и сама знаешь, я не принадлежу всему этому миру, никогда ему не принадлежал, — грустно пробормотал юный Ангел. — Я был так счастлив, когда он пинком под зад отправил меня на землю! Я не видел Дворец — и это было прекрасное чувство! Самый лучший подарок, который мог совершить мой дядя!
— Вильгельм, понимаешь, что ты можешь никогда не вернуться туда? Как бы ты ни привязался к этому месту, мне подумать страшно, к чему приговорит тебя Совет за твою провинность!
— Я все понимаю, и от этого не легче. По правде... Это не единственное, — юный Ангел потер шею, подумывая, как рассказать маме о Томе. — На земле со мной произошло кое-что еще. Я впервые по-настоящему понял, что мое место именно там. Я почувствовал... — Билл старался подобрать слова, чтобы продолжить фразу, но они как-то не искались. — Я почувствовал! Там все совсем не так. По-другому. Мне встретился один человек, который принял меня таким, какой я есть, в чьей жизни я пришелся к стати. Он не хотел меня изменить, не хотел меня ни за что ругать, он просто... Видел во мне настоящего меня. Не Ангела, не бездушное существо, а человека. И я стал нужен ему, гораздо нужнее, чем был когда-то здесь! — младший Ангел бормотал, сбивчиво, спеша поймать свои мысли, улетающие от него, как колибри. — И за эти три дня я пережил столько, сколько никогда не испытывал, наверное, за всю эту жизнь. Ты себе не представляешь, что это такое, мам, — чувствовать себя нужным кому-то!
Билл не мог выразить в словах все, что он ощущал, потому он просто умолк, с трудом переводя дыхание.