— Ох, блин. Море волнуется три…
С третьей попытки вылетев, наконец, в коридор, словно гонимый восьми балльным штормом, Георг все-таки запнулся о палас и смачно поцеловался с ним, растянувшись вдоль во весь свой немалый рост. Тело совершенно отказывалось слушаться своего хозяина. Теряющие фокус глаза парня некоторое время блуждали по пространству, натыкаясь на какие-то белые дорожки, выложенные вдоль двери.
— А это че еще такое?
У Георга начали зарождаться нехорошие подозрения. Откуда у них могло взяться столько денег, чтобы выкладывать ковровые дороги из кокса прямо в квартире? Пока он смотрел на белые следы, в его воображении крутилось много чего разного, того, чего лучше было не представлять. Почему-то ему представились пузатые мафиози. Они восседали в окружении офигенных чик, с дьявольскими крыльями в каком-то злачном клубе. Потом Георгу зачем-то представилось, как эти самые толстые мужики меняются в огромных скалящихся котов. А затем он вообразил, что они с Томом подходят к этим то ли котам, то ли мужиками, отбирают все их наличные, покупают товара килограмма на два на всю сумму, идут домой и рассыпают снежок вдоль порогов. А потом Георг встряхнул головой и похолодел от собственных мыслей.
На что они с ребятами были способны в невменяемом состоянии, он знал прекрасно, и не удивился бы, если вчера они очень круто погуляли.
— Господи, пусть это будет не то, о чем я думаю, — прошептал Георг и осторожно, ткнул в белую дорожку пальцем. Поднеся к носу, он понюхал ее. — Соль? Тьфу, что здесь делает соль… Это же надо было так упороться!
Впрочем, открытие это вызвало у басиста скорее облегчение. Он медленно встал на четвереньки. В глаза тут же бросилась оборванная и висящая на одном гвозде вешалка с одеждой. Георг уже даже не стал задаваться вопросом, что здесь не так; он как был на четвереньках, так и пополз в свою комнату. В ней никого не оказалось, только окно было нараспашку, и вещи разбросаны по полу. Такой же бардак, как у Каулитца.
— Так, тут никого нет. Поползли дальше тогда… — Георг сдал задом в коридор и все так же на четвереньках отправился навестить Густава. Должен же был выжить в этой квартире хоть кто-то?
Барабанщик, слава богу, нашелся на месте, он мирно спал на своей кровати, с книжкой на груди. Проползая мимо порога, Георг заметил соль и тут.
— Густ. Густав!
Басист подполз к другу и принялся бодро тормошить его за плечо. Густ встрепенулся во сне и шарахнулся к стенке, когда, открыв глаза, увидел рожу друга, стоящего на четвереньках.
— Мать твою, Листинг! Я чуть коньки от страха не отбросил. Какого пня тебе надо? — выругался друг, протирая лицо.
— Так третий час уже.
Густ поправил очки.
— Да ладно? Нам ведь в студию к трем!
Возникла пауза.
— Ооо… Прекрасно… — Георг застонал. Эти детали еще не восстановились в его голове.
— Ты разбудил Тома и Билла?
— Ты знаешь, я бы и разбудил, но ни того, ни другого в комнате нет.
Басист теперь начал припоминать кое-какие детали. Потом он помрачнел. Челюсть его сейчас саднила, и он вспомнил, почему.
— Я с Каулитцем не разговариваю, пока он не извинится за то, что вел себя как дерьмо, — внезапно изменил решение Георг.
— Погоди, ты вроде говорил, что в комнате их нет?
Георг и Густав озадаченно переглянулись. Логика этого суждения не давала себя оспорить.
Басист болезненно тер лоб, пока его друг сползал с кровати и бродил вокруг в поиске своих шорт.
— Просто потрясающе, — Густав вытряхнул из кармана мобильный и быстро набрал номер Тома.
В трубке послышались короткие гудки, а затем где-то в недрах квартиры заиграла мелодия, какая-то бодрая и громогласная, с речетативом и всеми прилагающимися прелестями.
— Ну что за человек такой, почему он вечно оставляет мобильный где попало? — раздосадованно буркнул Густ, поняв, что его идея дозвониться до друга провалилась.
Георг сполз по ножке его кровати, глядя на приятеля снизу. Густ, как всегда, был бодр, как огурец, и его-то не мучила ни головная боль, ни шатание стен, ни синдром черепашки.
— Может, они в студию поехали? — с надеждой выдал Георг последнее предположение.
— Ты сам-то веришь своим словам? — Густав убрал телефон обратно в карман.
— Не очень. Я плохо помню, что было вчера. Почему я чувствую так, будто по мне проехала танковая дивизия?
Густав не знал. Какие-то дурацкие картинки начали всплывать теперь в его памяти — то истерично ржущий и сползающий в коридоре Том, то какие-то люди, ломящиеся к ним в двери, то Билл, требующий посыпать солью все пороги и подоконники…
— Погоди минуту... Кажется...
Густ хотел было что-то сказать, но не успел. Из конца коридора послышался немыслимый грохот, будто кто-то со всей дури уронил на пол гигантский шкаф с железными инструментами. Переглянувшись и толкая друг друга, парни ринулись на этот шум, который, судя по звуку, доносился прямо из комнаты Тома. Оба рванули туда — Густ чуть впереди, Георг следом. При этом он немного не рассчитал скорость и вписался в барабанщика так, что тот по инерции вылетел на середину комнаты.
Зрелище, которое открылось им, заставило двух друзей открыть рты помимо воли. На подоконнике, мрачный, как готичная статуя, стоял Том весь в пятнах крови, синяках и ссадинах. Он был мало похож на себя, в целом весь его вид говорил о том, что его то ли трепала стая диких собак, то ли кого похлеще, а одежду свою он пожертвовал детям голодающего континента. Взгляд приятеля не выражал ровным счетом ничего, он смотрел в одну точку, куда-то в пол, пустыми и безжизненными глазами. А за его спиной высился…
Георг испуганно замычал и попятился в тень коридора. Он понял, что вот сейчас, с утра, его накрыло по-настоящему и окончательно, и то, что происходит с его сознанием, нормальным назвать никак нельзя.
На окне высился красивый молодой мужчина в белых одеждах. Но странным было даже не то, что он взялся из ниоткуда и зачем-то взобрался на подоконник, самым диким было то, что он томно помахивал огромными, под три метра в размахе, серебристыми крыльями. Расширенными от ужаса глазами Георг смотрел на это зрелище, ощущая, как вся его разгульная пьяная жизнь буквально промелькнула перед глазами, достигнув своего финала именно в эти секунды.
Рафаэль спустился в комнату и огляделся вокруг.
— Человек, сколько еще смертных живет тут, в сей квартире?
— В сей квартире живем только мы с друзьями, трое, — не глядя ни на своих друзей, ни тем более на Рафаэля, убито произнес Том.
— Подойди к своим друзьям, человек. Мне нужно сделать вам последнее напутствие.
Том послушно сполз с окна и встал плечом к плечу рядом с Густавом, который резко потерял способность разговаривать.
Рафаэль протянул руку в сторону пятящегося Георга.
— Подойди сюда и ты…
— Уйди… Уйди… Белая горячка… — шептал Георг бледными трясущимися губами. — Пацаны, не разговаривайте с ним! Может, он уйдет!
Густав не шевелился. Том молчал. Рафаэль удивленно поднял брови, не понимая, каким это таким странным именем его только что окрестил этот смертный. Он хотел бы закончить все дела побыстрее и вернуться в Рай, а там взять отпуск на пару лет и как следует отдохнуть от службы.
— У меня, к сожалению, совсем нет времени на уговоры, — с нетерпением констатировал он.
Страж молча подошел к Георгу и, схватив его за руку, рывком вытащил в середину комнаты. Глаза басиста сделались при этом такими, будто еще чуть-чуть, и они просто выпадут из глазниц. Галлюцинация не только разговаривала с ним, она казалась вполне себе реальной, ощутимо впивалась пальцами в кожу его предплечья.
Георг был поставлен плечом к плечу с Томом и лицом к Ангелу. Он дрожал, как осиновый лист на ветру. Густав ничего не говорил — он как всегда был адски спокоен, разве что челюсть его теперь приоткрылась почти на девяносто градусов. Том же молча ждал, скользя взглядом по белым одеждам Стража. Рафаэль встал перед ними, такой статный, приосанившийся и прекрасный, и Том посмотрел на его крылья, совершенно белые и ровные, без черного кончика… Что-то было неправильного в том, что кончик их не окрашен в черный цвет, это смотрелось как-то непривычно.