========== Единственный смысл — исправление ==========
***
Я всегда ощущала полное бессилие, когда власть над сознанием брали запахи или звуки. Чувство глубокой опустошенности в самом разрыве вселенной — это неоправданное влияние пустых вещей: когда запах шампуня вдруг возвращает тебя в ботанический сад, прямо в отдел с кустами острого лемонграсса, о который ты оцарапала лодыжку, или когда шуршащий по ушам капюшон вдруг заставляет растерянно поднять глаза и в следующее мгновение искать шумный морской прибой прямо посреди безлюдного переулка старого Бристоля. Эдакий способ мироздания в очередной раз с грохотом посмеяться над тобой.
Едкий запах бензина, выедая слизистую оболочку глаз и обжигая дыхательные пути, возвратил меня в гараж на заднем дворе нашего дома. Мне было около пяти, когда я впервые пробралась туда и обнаружила старый полуразобранный кадиллак, предназначение которого мне так и не довелось узнать. Страсть хранения старых и ненужных вещей присуща многим, но я была удивлена, найдя подобную черту у отца. Хотя, наверное, мне было всё равно. У кадиллака отсутствовала задняя дверца, и я легко могла забраться на мягкое сиденье, обитое потертой крашеной кожей, и лёжа пытаться рассмотреть что-нибудь через плотную ткань откидной крыши. Нет, даже не пытаться, а скорее представлять, что лежу в палатке за тысячи километров отсюда, лучше на другой планете, и если все же открыть верх, за ним обязательно окажется самое бесконечное звездное небо. Бывало, я засыпала в своей “палатке”, и так как меня никто не искал, в запасе были нескончаемые часы, чтобы насквозь пропитаться парами бензина и машинного масла. Этот запах был в моих волосах, на коже, наверное, даже под кожей. Он не вымывался неделями, пока одним днем гараж не опустел. Запах со временем вымылся, а я так и не узнала, куда исчезла моя “палатка”.
Я поморщилась, закрывая нос рукавом вязанного свитера. Этот запах, эти воспоминания — они не должны были быть здесь, где угодно, но только не здесь. Стеллажи, хранящие десятки и сотни мелочей из истории школы, книги, коробки, дощатый пол — всё, что ранее несло лишь пыль, затхлость и обычный чердачный смрад, теперь насквозь было пропитано горючей жидкостью. Казалось, прошла целая вечность до того, как последняя капля перелилась на одну из коробок со старыми микроскопами. Все еще дыша через рукав, я выбросила очередную опустошенную пластиковую бутылку в сторону. Я не слышала, приземлилась ли она, ведь в ушах барабанной дробью отбивался пульс, и не видела куда, ведь весь чердак, и так погружённый в сумерки, отражался в моих глазах туманными и нечеткими образами.
“— Чёрт! — Мысленно выругалась я, отводя от лица руку и оглядываясь по сторонам, чтобы удостовериться, на самом ли деле все запасы были израсходованы. — Как я могла пропустить диван? Почему взяла так мало? Я же всё рассчитала!”
— Что происходит, Фрэнки?
Голос, от которого позвоночник забывает, что обязан держать тело, голос, от которого мозг отказывается обеспечивать любые жизненно важные процессы и больше не откликается на команды. Я не должна была оборачиваться; я была обязана бороться с этим чувством, как боролась со всеми другими чувствами, пока реализовывала эту безумную идею.
— Я нашёл записку…
— Ничего не говори! Я просто хочу избавиться от этого. Понимаешь?! Я больше не могу… Всё это время, наивно полагая, что всё закончилось еще тогда, я думала, я надеялась!.. Но продолжала видеть тебя везде, во всём! Почему я продолжаю видеть тебя? Почему это происходит? Почему я безумна?
Меня пробрала мелкая лихорадочная дрожь, показалось, что температура на чердаке мгновенно упала в несколько раз. Я умолкла, потому что не могла более выдавить и слова. Из легких словно выкачали сразу весь воздух. И как я могла думать, что справлюсь?
— Ты не безумней остальных.
Его вечно холодные пальцы осторожно коснулись моих плеч, но из-за собственного состояния мне довелось почувствовать это не сразу. Как в замедленной реакции я отскочила в противоположную сторону, впервые оборачиваясь и еле сдерживаясь при взгляде на его лицо и глаза, что были в миллион раз чернее самого темного угла чердака.
— Почему в записке ты сказала, что хочешь встретиться этой ночью в раздевалке? — Его лицо, эти идеальные черты, что не отпускали меня во сне и наяву все эти месяцы, исказила гримаса боли. Я не верила ей, не собиралась верить ему и ни единому его взгляду или жесту. — Что происходит, Фрэнки?
— Я хочу всё исправить, Тейт. Если я не безумней остальных, то почему… — Я запнулась, обхватывая себя руками в мнимой надежде хоть немного согреться. — Почему ты мне столько врал, когда обещал говорить только правду?
— Я пытался уберечь тебя! Я не хотел, чтобы всё обернулось так…
— Всё обернулось… так?! — В попытке мрачно усмехнуться, у меня вышло лишь какое-то сиплое карканье. Жалкое зрелище. — Кто ты такой, Тейт? Что ты такое?! А кто я, а? И как всё обернулось?! Отвечай же мне мою правду!
Я видела, как сжались его кулаки, как насупились светлые брови и насколько глубже стали черные кратеры — его глаза. Медленно создавалось такое чувство, что я бумажная салфетка, которую разрывают на тысячи мельчайших кусочков, разбрасывают и топчут. И отчего все еще теплилась надежда, что это существо может склеить мою разодранную двухслойную душу?
— Я так долго не мог ни до кого докричаться! Слишком долго. Попробуй понять. В этой тюрьме без решеток и замков я был один среди множества тех, кто не был заключенными. — Тейт смотрел прямо в мои глаза, ни разу не отведя взгляда. Во мне же медленно утихала дрожь, и совсем незаметно приходило осознание власти, которую он имел, кажется, с самого начала. — Я смирился с этой пыткой, с этим наказанием… И я не знаю, что заставило меня в тот день спуститься с чердака. Я так давно этого не делал. Но в тот день, в первый день, когда ты появилась в дверях этой школы…
— Но я впервые увидела тебя только в этом году!
— Нет, — он отрицательно мотнул головой, — в свой первый день. Ты посмотрела прямо мне в глаза. Я сначала не поверил, думал, что показалось. Тогда я решил проверить: проходил мимо, иногда едва касался твоей руки через толпу или звал по имени, когда разузнал… Ты всегда оборачивалась, всегда искала глазами.
Я продолжала отрицательно мотать головой, будто заведенная кукла, парень же шагнул в мою сторону, всё так же внимательно следя за моим лицом.
— Ты вспомнишь, если постараешься. — Он встал всего в паре метров, и я зажмурилась; до боли знакомый запах окатил с ног до головы, своей властью срывая петлю бензинного яда. — Ты всегда была в своем собственном мире, тех, кто вокруг, для тебя просто не существовало. Я ходил за тобой по пятам, наблюдал и… привязывался. Я еще тогда понял, что ты четко видишь меня только тогда, когда сама этого хочешь. Когда сосредотачиваешь внимание и ставишь себе цель. В остальных же моментах я оставался для тебя призраком… невидимкой, как и для всех остальных.
— Что случилось в тот день? Зачем ты заговорил со мной?
— Ты даже представить себе не можешь, что это за пытка, когда ты была так близка и так прекрасна. Я мог наблюдать, но мог и прикоснуться. — Тейт прервался, заставляя меня снова посмотреть на него. В его глазах уже не было той боли, теперь было что-то еще… что-то, что я уже замечала у него, и смысл чего не могла понять. — В тот день я больше не мог терпеть. Этот учитель и твои слова…
— Это ведь был ты, да? Мистер Фитчер…
— Это были мы. Я не смог бы ничего сделать без твоей помощи!
Он снова шагнул в мою сторону, тем самым сокращая расстояние до одного метра. Как бывало уже раньше, я почти ничего не чувствовала. Только если странный озноб, будто перед серьезным вирусным заболеванием; пульс в ушах отбивал едва учащенным ритмом, руки почти не потели и картинка предательски не расплывалась. Сглотнув, я уверенно подняла голову так, чтобы заглянуть в его глаза, которые теперь были на уровень выше моих.