— Прошу прощения за принесённые неудобства.
Бонни даже не дослушивает его фразу, только разворачивается, желая продолжить путь к бару, чтобы пропустить стакан скотча, а затем отправиться справлять Рождество одной в реальном мире.
Ха! Справлять Рождество. Ну, если так можно назвать всё тот же алкоголь, давно ставший её лучшим другом, и наивные комедии, пускай и со странным, но в чём-то родным юмором.
Ведьма принудила себя наведаться сюда, чтобы понять, чего взбрело в голову еретику, но тот, видимо, просто не находит, чем себя занять, поэтому она не хочет более находиться с ним рядом.
Но Бонни делает лишь один шаг, ведь крепкая рука неожиданно дёргает девушку на себя, отчего она недовольно охает, с возмущением смотря на Паркера, что был выше её на голову.
— Ты чего творишь, урод? — ругается она, несколько раз дёргая рукой, и очень сильно удивляется, когда Кай не высасывает из неё магию и даже не наносит увечий, а просто тащит за собой. Силой. Но без рукоприкладства, что уже само по себе хорошо, хоть и поражает.
— У нас на этот вечер другие планы, Бон-Бон, и в них явно не входит распитие алкоголя по разным углам этого городишки.
— У нас? — хмурится девушка, не переставая смотреть на его профиль: идеально отточенный нос, широкие скулы и лёгкую щетину, не делающую его менее привлекательным, наоборот, даже более горячим… За какие мысли Бонни хочет хорошенько себя ударить. — У меня не было, не будет и быть не может никаких планов вместе с тобой, кретин.
Обиженно надув полные губы, Кай бросил на неё взор, проворчав:
— Я тебе ещё не успел ничего сделать, а ты уже обзываешься.
— «Ничего не успел сделать»? — громко переспрашивает Беннет, наконец-таки выдернув свою руку из его. Она резко останавливается на месте, повернувшись к Паркеру корпусом. — Прости, мне подождать, пока ты созреешь и выкинешь какой-то эскапад?
— Я просто приготовлю для тебя ужин… — он не договаривает, ведь Бонни его перебивает:
— Ну уж нет, я слышала эту байку и знаю, чем она закончится. Думаю, ты тоже, а если нет, то одиночеством в грёбанном тюремном мире! — повышает голос ведьма, готовая с минуты на минуту наброситься на Кая, разрывая в клочья, будто бы он и есть корень абсолютно всех проблем.
— Но ты не счастливее там, снаружи, — в отличие от девушки, еретик не кричит — даже шепчет, не без хрипотцы и несколько угрожающего тона, будучи недовольным её поведением.
Помедлив чуть меньше полуминуты, Бонни быстро находит, что бросить в ответ:
— Да кто тебе сказал?
— Потому что ты здесь, вместе со мной, в Рождество. Знаешь, что принято делать на Рождество у нормальных людей? — он делает несколько шагов, приближаясь к ней; Кай стоит так близко, что едва не задевает кончик носа девушки, нависая над ней. — Дарить подарки, фотографироваться в идиотских свитерах возле ёлки, у камина, есть индейку и рассказывать истории из жизни в пьяном бреду. И не нужно забывать про какао с зефиром, который я, к слову, терпеть не могу ровно столько же, сколько и тебя, — выпаливает он на одном дыхании.
Всё, чего желает его чёрная душа в этот момент — задеть Беннет, вогнать эти слова как острие ножа под рёбра и бесчеловечно прокрутить.
Пускай знает: у неё такого не будет.
Паркеру так сильно хочется убить девушку этими чёртовыми словами, чтобы она задыхалась от слёз и от осознания своей ненужности в этом мире.
Потому что он такой же, только ему плевать. Он считает эти вещи бессмысленными и глупыми. Кай в этом всём совершенно не нуждается, в отличие от Бонни.
Она стоит, молчит. Слёзы не льются, а это злит Паркера, просто приводит в бешенство, скрытое под безразличием на лице, только бегающий взгляд по её лицу и суженные веки говорят о раздражении.
— Ты совсем одна, Бон-Бон, — опять повторяет Кай.
Ну, давай же, зареви. Умоляю, просто страдай.
— И ты не думала, что твоё Рождество в этом году будет именно таким, со мной, в тюремном мире, верно? Ты, как глупая девчонка, мечтала его встретить со своим суженым в новом доме. Это был бы тихий и уютный вечер, возможно, ему бы потом что-то перепало, и ты была бы несказанно счастлива делить с ним постель. Я прав, Бонни?
Беннет сглатывает скопившуюся жидкость во рту, точно понимая, что глаза начинают наполняться чем-то солёным, и слёзы уже попадают на веки, делая их влажными, но они не текут по щекам. Беннет сжимает ладони в кулаки, держась на нити спокойствия, чтобы не ударить его или не вовсе уничтожить одним простым взмахом руки.
— Я. Ненавижу. Тебя, — рвано, но твердо говорит девушка ему в лицо, сжав губы.
— И тебя с Рождеством, дорогая, — улыбается вширь Паркер, вдруг продолжив идти в ранее назначенном направлении, а после бросает, довольствуясь реакцией девушки:
— А теперь давай поужинаем.
***
— Будешь «Кровавую Мэри»? — спросила Бонни, вертя в руках прозрачную бутылку с такой же прозрачной жидкостью. Она подняла глаза на Кая, который смотрел в ответ скептически, говоря:
— Серьёзно? Будем пить водку с томатным соком?
— Извини, ничего другого в этом доме не завалялось, — девушка пожала плечами, закусив пухлую губу. — Но если тебе не нравится томатный сок, я могу просто налить водки, — находит альтернативу, улыбнувшись и вскинув брови.
— Даже не знаю, что больше вызывает отвращение: водка или сок из помидоров, — с наигранной уклончивостью произносит Паркер, чуть поведя головой в сторону, и пускает смешок, как и Беннет.
Приложив немало усилий, Бонни терпела Кая. И, наверное, девушку успокаивала мысль, что он также относится с ней. Почему? Это было непонятно.
— И каково это, Бон-Бон? — вдруг спросил Паркер, бросив на неё быстрый взгляд. — Отомстить мне?
Ведьма отвела взор в тёмный пол, упираясь поясницей в кухонную фурнитуру. Она почесала выпирающие ключицы, замычав, и, пораскинув мозгами, ответила:
— Меня это удовлетворило, если ты об этом, — девушка пожала плечами. — Только ненадолго, — честно добавила Беннет, следя за тем, как руки Малакая уже умело разделывают мясо на куски совершенно лёгкими движениями. — Знаешь, я испытывала злорадство и спокойствие дважды, заточив тебя в тюрьмах, но избавление от тебя не приносило стоящих плодов — я не становилась счастливее.
— Да уж, — протянул Кай, медленно повернув к ней голову. — Наверное, любить тебя от этого больше никто не стал, а проблемы не испарились.