А гувернантка? Она целовала Одри перед сном не потому, что любила её, а потому, что ей за это платили.
Так кто из них заигрался больше? Одри, которая мечтала утром выходного дня увидеть живую улыбку отца, а не по видеосвязи? Настоящую, сияющую, только для неё. Или папочка заигрался, забыв, что детей надо любить не на расстоянии?
Она огляделась. Полупустая комната, ничего лишнего: стол, стул. Минимализм во всей своей красе, папе бы понравилось. Разве что свисавшая с потолка лампочка не произвела бы должного впечатления, а так очень даже. Почти уютно, если не считать связанных рук. И наручников, которыми Одри приковали к стулу. И только она представила себе, как сбежала бы со стулом наперевес, щёлкнул замок.
В комнату вошёл Джокер, для него принесли ещё один стул, и он сел напротив Одри. Улыбнулся уголками губ и причмокнул.
— А птичка нас не обманула. Уэйн и впрямь твой папочка, а ты его единственная наследница. Так в чём же дело? Мало давал на карманные расходы?
Одри мотнула головой, стряхивая с лица непослушные волосы. Выглядела она, наверное, так себе: как пить дать, от аккуратно уложенного с утра каре не осталось и следа.
— На жизнь хватало, — Одри разглядывала Джокера, его грим, костюм — с иголочки. Смыть краску, так и не подумаешь, что преступник. Джентльмен с чувством стиля. Но…
— Тогда почему Брюс Уэйн отпустил своё сокровище?
— Он не отпускал. Я же говорила: я сбежала из дома.
— А дальше? Вот ты сбежала, и что ты чувствуешь теперь?
Одри смутилась, всего на миг, и тут же взяла себя в руки:
— У меня был план…
— Пла-ан? У тебя был план, красавица? А ну-ка поделись им со мной.
Джокер поставил стул вплотную к Одри и сел напротив неё. Он разглядывал её, не скрывая интереса. А ведь мог убить в любую минуту, лишить «Уэйн корпорейшн» будущего, отнять у сильнейшего человека всё. Наверное, это шутка в духе Джокера, но почему-то он не убивал Одри. Она ещё жива. Почему?
Он осторожно, что-то напевая себе под нос, убрал с её лица волосы за уши. Внимательно посмотрел на Одри, прищурившись в ожидании ответа.
— Я хотела уехать в Европу, а потом на море, подальше ото всех, кто меня знает. По плану…
— План!
Джокер хлопнул в ладоши, и Одри вздрогнула. Он приблизился к ней и втянул воздух. Улыбнулся.
— Сейчас я тебе расскажу, что такое план.
Он почти касался губами её ушка, обжигая дыханием и словами. А пальцы касались плеча Одри, тихонько опускались до её ладони и поднимались обратно. Медленно. По коже бежали мурашки. Одри сцепила пальцы в замок, она хотела заглянуть в глаза Джокера, прочитать безумие в них, но он перехватил её за подбородок. Дотронулся до губ, стирая с них розовую помаду. «Красивая», — прошептал он.
— Пла-ан, — небрежно протянул Джокер, — это фиаско. Это как если бы ты ставила на семь, а выпадало восемь. Чувствуешь иронию? Если ты что-то планируешь, то готовься проиграть. Ты сбежала от папочки в поисках себя, а нашла меня. А ведь у меня не было плана разузнать что-нибудь эдакое о Брюсе Уэйне. Жизнь посмеялась над тобой. И знаешь, что важно?
Одри внимательно слушала.
Джокер тихонько, почти любя чмокнул её в щёку и заглянул в её глаза.
— Страх. В нём весь смысл.
— Но… я вас не боюсь, — соврала Одри.
Джокер покачал головой:
— О нет, сегодня гвоздь программы не твой страх, красавица. Уже хочешь обратно к папочке?
— Хочу сделать что-нибудь безрассудное, чтобы сделать ему больно, как он мне, — Одри не чувствовала себя настолько уверенно, как хотелось бы, но она пыталась хорошо сыграть роль бесстрашной пленницы.
***
— Мистер Уэйн!
— Майкл, я занят, — Брюс обвёл взглядом зал. — У меня совещание.
— Это важно…
— Майкл, это подождёт. Я закончу через час и…
Майкл приподнял руку и помахал диском:
— Нет, не подождёт. Это касается Одри.
— Вы нашли её? — Брюс поднялся с места.
Майкл, его помощник, покачал головой:
— Не совсем.
Из соседнего кабинета выгнали всех, кто там был, и Брюс приказал включить видео. С ним остались только Майкл и Люциус.
Камера сфокусировалась на Джокере, и он приветливо махнул рукой.
— Уйэн! Давненько не виделись. Как поживаешь? Как бизнес? Как дочка? Оу! — Джокер щёлкнул пальцами. — Постой-ка, она же у меня.
Он подал знак, и один из наёмников подвёл Одри.
Брюс пригляделся: видео снимали на крыше одного из небоскрёбов. «Узнайте, где это место», — отдал он приказ Майклу, и тот кивнул.
— Так вот… О чём это я? Ах да. Хочешь увидеть свою дочурку? Хочешь ведь, да? Предлагаю заключить небольшой союз, выгодный нам обоим: ты найдёшь Бэтмена и передашь его мне — ты сам придумаешь как, неглупый, я полагаю. А я…
— Вы записываете видео для моего отца? — Одри перебила Джокера, неуверенно глядя на камеру.
Джокер усмехнулся.
— У твоей дочки отвратительные манеры. Красавица, тебя никто не учил, что старших перебивать нельзя? А? И да, это видео для твоего папочки. Можешь ему помахать. Давай, смелее.
Одри выглядела растерянной.
— И… он это увидит?
— Безусловно! Сегодня же, обещаю.
Одри в нерешительности шагнула к Джокеру, и тут же наёмники направили на неё пистолеты.
— Спокойнее, парни. Давайте-ка посмотрим, что птичка задумала. Отправить её в полёт мы всегда успеем, дайте девочке шанс показать, какая она бесстрашная.
Одри хмуро глянула в камеру. Верёвка всё ещё сковывала её руки, но всё-таки она чуть поёрзала запястьями и показала фак камере.
Затем закрыла глаза и глубоко вдохнула, будто собиралась залпом выпить полбутылки хмельного зелья. Собравшись с духом, она сделала шаг к Джокеру, ухватила его за лацканы пиджака, насколько позволяли это сделать верёвки, и, привстав на носочки, поцеловала его в губы. Один из наёмников схватил её за ворот куртки и рванул на себя, а Джокер захлопал в ладоши, хохоча от души.
— Твоя девочка быстро учится!*
***
Одри ещё раз перечитала написанное на листке бумаги, вырванном из тетради. В комнате тихо. Ни тиканья часов, ни сводящих с ума падающих — слишком громко — капель воды. Только тишина.
У папочки волосы цвета ночи, цвета Готэма, который Одри помнит лишь по отголоскам детских воспоминаний. «Одри, нельзя дружить с плохими мальчиками», и маленькая Одри слушается, ведь папочка самый лучший, у него добрый голос, живой и такой родной.
А потом Одри отправляют в Тауншип. Ей говорят, что так надо, так лучше для всех и в первую очередь для Одри. В шесть лет Одри узнаёт, что у одиночества вкус мёртвого моря. Оно омывает лицо маленькой девочки и приносит много печали.
Одри двенадцать, и папочка впервые говорит:
— Нельзя влюбляться в плохих мальчиков.
Да, пап. Его голос такой далёкий, совсем чужой, звучит как из другой галактики, и Одри лишь закатывает глаза. Ей кажется, что её посадили в клетку и заперли на семь замков. Её оберегают и во все глаза следят, чтобы плохие мальчики не украли её девичье сердечко, такое наивное и нежное.
Одиночество уже не такое солёное, у него привкус обиды.
Одри девятнадцать, и уже поздно говорить о плохих мальчиках, пап. У тебя глаза цвета Готэма, бездонные и слишком чужие. Наверное, ты прятал своё сокровище от этого ужасного города, чтобы он не пророс в ней, не пустил корни и не сделал своей. Но это как зов луны, и волк ничего не может с собой поделать, он ищет ночную странницу в глубоких колодцах и в глухих дворах, ему не нужны обещания и сытая жизнь.