– Гони фотоаппарат, – говорит Дэвид.
– Не дам, он мой, – отвечает Джерри.
– Ты не умеешь снимать, – говорит Дэвид.
– А ты будто умеешь, – отвечает Джерри.
– Ты даже вспышку не включил, – говорит Дэвид.
– А зачем, и так светло, – отвечает Джерри.
– Ты не поставил расстояние, – говорит Дэвид.
– А на фига, это же мыльница, – отвечает Джерри.
– Сними статую Свободы, – говорит Дэвид.
– Уже снял, – отвечает Джерри.
– В последний раз все были нерезкие, – говорит Дэвид.
– Заткнись, – отвечает Джерри.
– Урод косорукий, – говорит Дэвид.
– Сам урод, – отвечает Джерри.
– Надулся-надулся-надулся, – говорит Дэвид.
– Сам такой-сам такой-сам такой, – отвечает Джерри.
– Ладно, гони аппарат, – говорит Дэвид.
8 час. 44 мин
Если бы Джерри и Дэвид внимательно рассмотрели свои снимки (те, что никогда не попадут в проявку), они бы заметили на горизонте, за Эмпайр-стейт-билдингом, белую движущуюся точку. Что-то вроде большой блестящей чайки на синем небосводе. Но птицы не летают так высоко и так быстро. Солнечные лучи сверкают на серебристом предмете, как в «Миссия невыполнима», когда секретный агент, чтобы предупредить коллегу, не поднимая шума, зеркальцем посылает ему в глаза солнечный зайчик.
В «Небе Парижа» все продумано: вы ни на минуту не должны забывать, что находитесь выше всего нормального. Даже стенки унитазов в туалете изображают крыши Города-светоча, чтобы мужская половина клиентуры могла отлить на него сверху.
Надо бы вернуться сюда пообедать: меню довольно соблазнительное. «Осень в „Небе Парижа“» глазами Жан-Франсуа Уайона и его команды: на закуску настоятельно рекомендуется эскалоп из утиной печени на медовой коврижке с соусом из белых грибов (24,5 евро); в качестве рыбного блюда мы имеем филе барабульки на гриле с пюре из баклажанов, заваренным рыбным бульоном (26 евро); в качестве мясного Жан-Франсуа Уайон рекомендует голубя с пряностями, зажаренного в меду, с засахаренной капустой (33 евро). На десерт я склоняюсь к теплому шоколадному пирожному «Гуанаха» и сливочному мороженому с орешками. Знаю, это не самое правильное питание – Карл Лагерфельд не одобрил бы мой выбор, – и все же я предпочитаю пирожное, а не бобы тонка и вишни или даже фиги, обжаренные в ванильном масле с бурбоном.
За моей спиной разворачивается страшная драма: чета американцев требует на завтрак яичницу с ветчиной и грибами, но официантка с оранжевой улыбкой говорит: «I’m sorry, у нас подают только континентальный завтрак». Континентальный завтрак состоит из тостов, булочек, фруктового сока и горячего напитка, он менее плотный, чем тот, что американцы привыкли поглощать по утрам, а потому они встают, громко чертыхаясь, и покидают ресторан. Им непонятно, как это в таком туристическом центре не могут подать добрый сытный завтрак. С чисто коммерческой точки зрения они не так уж и неправы. Но зачем путешествовать, если есть все то же, что дома? На самом деле в этом жутком недоразумении у всех своя правда. «Небу Парижа» стоило бы позволить людям есть то, что они хотят, и предлагать на завтрак такой же выбор, как и на обед. А американцам пора бы перестать пытаться любой ценой навязать свой образ жизни всей планете. А вообще-то если вдруг сегодня, в 8.46 утра, в башню «Монпарнас» врежется самолет, как в Северную башню Всемирного торгового центра 11 сентября 2001 года, то эти двое останутся в живых.
Самое потрясающее, что однажды в одну из нью-йоркских башен уже врезался самолет; это было в 1945 году, в туманную ночь. Бомбардировщик В-25 американской армии разбился об Эмпайр-стейт-билдинг на высоте 78-79-го этажей. 14 погибших, гигантский пожар, пламя в несколько сот метров высотой. Но Эмпайр-стейт-билдинг не рухнул, потому что стальной каркас здания не расплавился – в отличие от каркаса Всемирного торгового центра (сталь теряет прочность при 450° и плавится при 1400°, но, по оценкам, при пожаре «боинга» температура достигала 2000°). В 2001 году 40 000 литров горящего керосина разрушили металлический костяк башен, и верхние этажи рухнули на нижние. При строительстве башен-близнецов Ямасаки использовал новую технологию: он отказался от лабиринта внутренних опор и перенес основную тяжесть на внешние стены, состоящие из стальных вертикальных конструкций, расположенных очень близко друг к другу и соединенных горизонтальными балками, которыми опоясан каждый этаж. Такая архитектура позволяла высвободить максимум внутреннего (то есть приносящего наибольшую прибыль строительным подрядчикам) пространства. Именно из-за этих опор, покрытых тонким слоем алюминия, обе башни казались полосатыми и похожими на стереофонические колонки.
Вывод: башни-близнецы были построены так, что выдержали бы удар самолета без горючего.
Добро пожаловать за минуту до. Когда все еще возможно. Они могли вдруг уйти, могло же им такое взбрести в голову. Но Картью говорит себе, что времени у них много, что свою нью-йоркскую эскападу они используют на все сто, а дети сидят с довольным видом. Некоторые клиенты покидают ресторан: каждую минуту кто-то входит или выходит. Смотрите, пожилая дама, которую только что побеспокоили Джерри и Дэвид, та, что с фиолетовыми волосами, вдруг встает, она уже оплатила счет (и не забыла оставить пять долларов на чай), медленно движется к лифтам, два мелких бузотера напомнили ей, что надо купить внуку подарок на день рождения, она говорит «Have a nice day» администраторше и нажимает на кнопку «Mezzanine», кнопка загорается, брякает звонок, ей только что пришла мысль побродить по торговому центру, она помнит, что вроде бы тут есть магазин «Toys’Я‘Us», только не помнит где, то ли в подвале, то ли на первом этаже, вот о чем она думает, когда двери лифта плавно закрываются. Всю оставшуюся жизнь она будет говорить, что сам Господь велел ей поступить именно так, и всю оставшуюся жизнь ее будет мучить вопрос, почему Он так сделал, почему Он оставил ее в живых, почему Он позволил ей думать об игрушках, почему Он избрал ее, а не двух маленьких мальчиков.
8 час. 45 мин
Минутой раньше все еще могло повернуться иначе. А потом меня вдруг пробрал озноб.
– Знаешь, в чем разница между Дэвидом Линчем и «Меррилом Линчем»? – спрашивает брюнет от Кеннета Коула.
– Э-э, нет… я не знаю, кто это такой, – отвечает блондинка от Ральфа Лорена.
– Ни в чем: оба делают что-то непонятное и оба бросают деньги на ветер, – говорит брюнет от Кеннета Коула.
Оба дружно прыскают, а потом опять заводят профессиональный разговор.
– Ликвидность выросла, но объемы упали, – говорит блондинка от Ральфа Лорена.
– Фьючерсы у Standard’s Poors фиговые, – говорит брюнет от Кеннета Коула.
– Голубые фишки портят нам кровь, – говорит блондинка от Ральфа Лорена.
– Я привязан к Nasdaq, – говорит брюнет от Кеннета Коула.
– Чарты неблагоприятные, – говорит блондинка от Ральфа Лорена.
– Дрянь дрянью, это точно, – говорит брюнет от Кеннета Коула.
– Получили мы иеной в зубы, – говорит блондинка от Ральфа Лорена.
– Я закрыл позиции по Nikkei, – говорит брюнет от Кеннета Коула.
– О господи, – говорит блондинка от Ральфа Лорена. – ОН MY GOD.
Ее глаза широко открылись, нижняя челюсть отвисла, и она прикрыла дрожащей рукой непослушный рот.
– Что? Что случилось? WHAT’S THE PROBLEM? – спрашивает брюнет от Кеннета Коула и уже после оборачивается к окну.
Небо было такое ясное, Джерри со своим биноклем мог сосчитать заклепки на фюзеляже. Он кинулся ко мне, страшно возбужденный: