— Тогда еще один вопрос, — вклинился Ян.
— Конечно, в чем дело?
— Как это оборудование попало к нам? Оно же должно стоить сотни миллионов!
— Если быть точным, то это стоит восемьдесят миллиардов, — поправил Ричардс. — Содержимое тех ящиков на летной палубе стоит в несколько раз больше, чем ваш корабль.
— И как же это удалось?
— Лучше не спрашивай, — посоветовал Толвин. — Людей убивают и за гораздо меньшие преступления. Я подозреваю, что найдется немало людей, которые с радостью изничтожат всех нас, если узнают, что мы тут задумали.
— А мой корабль? — вмешался в разговор Паладин.
— После перегрузки оборудования на «Тараву» мы покинем Адскую Дыру, найдем тихий уголок в паре систем отсюда, и там выгрузим твою игрушку.
— Выгрузим что? — выпалил Думсдэй, неспособный скрыть свое любопытство за обычной маской отчужденности.
— Легкий корвет, использующий технологию невидимости, — ухмыльнувшись, ответил Паладин.
— Как? Откуда? — взволнованно выдохнул Кевин.
— Элементарно. Истребитель-невидимка, который килрафи посчитали уничтоженным, попал к нам в руки, — небрежно обронил Ричардс. — Мы так до конца и не смогли понять, как это устройство работает, но нам удалось разобрать его и установить на один из наших кораблей. И эта штука действительно работает!
— Паладин пойдет вперед, и будет разведывать нам путь. Для такого ответственного задания как наше, мы решили дать ему лучшее, из того чем располагаем, — добавил Толвин.
— Да уж, эта штука мне здорово пригодится, — заверил всех Паладин.
— Войдите.
Низко склонившись, барон храи Раджитагха, скользнул в темную комнату, и упав на колени, низко склонил голову и замер.
— Можешь встать, — хрипло прошептал голос, и Вакх, подчинившись, поднялся на ноги.
Сгорбленная фигура, сидящая на троне, сделала знак, повелевая приблизился. Это было великой честью, и Вакх моментально повиновался.
— По крайней мере, я знаю, что ты все еще верен мне.
— Как всегда, мой Император, — тихо прошептал Вакх, не осмеливаясь повысить голос. Хотя комната и была защищена от прослушивания, а стены были оборудованы гасителями вибраций, возможность, что их могут подслушивать все равно оставалась.
Император коснулся панели, встроенной в подлокотник своего кресла, и Вакх ощутил легкое покалывание включившегося силового поля. Теперь никто не мог подслушать их, разве только Император хотел сохранить их разговор и установил подслушивающее устройство внутри трона.
— Теперь мы можем говорить свободно, — сказал Император.
Вакх попытался расслабиться.
— Я прочитал послание, посланное тобой. Они глупцы, если все еще продолжают следовать за Джукагой.
Вакх склонил голову, соглашаясь.
— Я думаю, тебе следует знать, что не ты один сообщил мне об этом. Вакх почувствовал себя крайне неуютно. Лжет ли Император? А если нет, означает ли это, что еще кто-то из восьми семейств держит для Джукаги камень за пазухой? Может ли оказаться, что все остальные ведут двойную игру? Или Император и в самом деле один и просто пытается вывести его из равновесия?
Вакх постарался обдумать ситуацию в которой оказался. Никакой любви к Императору у него не было. То, что он вел их в пропасть, было очевидно. Но Вакх боялся гражданской войны. Если война начнется, то его миры будут уничтожены первыми, даже если люди и не нападут, воспользовавшись возникшим хаосом.
«Мы нуждаемся в Императоре, объединяющем нас, и в то же время, нуждаясь в нем, мы уничтожаем сами себя» — так сказал бы здесь Джукага, подумалось Вакху.
Внутренне трепеща, барон храи Раджитагха поднял взгляд на Императора
— Ты задаешься вопросом, кто еще? — спросил Император, холодно усмехаясь.
— Да, я подумал об этом.
— Я не отвечу тебе. Ты уже наверняка допустил, что я мог солгать тебе. Поэтому я оставлю этот вопрос без ответа.
— Разве вы не доверяете мне? — спросил Вакх, всем поведением пытаясь выразить крайнюю озабоченность.
— Не будь глупцом Вакх! Конечно же, я не доверяю тебе. Запомни, любой, кому приходится сидеть Императорском троне, должен первым делом усвоить этот урок: никому нельзя верить. Я не доверял даже собственному сыну и потому приказал казнить его. Иногда я даже не уверен в своем внуке.
Он замолчал, словно память о казни сына все еще причиняла ему боль.