Бывшие возлюбленные — звучит как приговор, как болезнь, как проклятье. Но не в том случае, когда вы стали ими по чужой вине и по вине собственных ошибок.
Дейв будто бы нарочно не брал трубку.
Тревога, паника, страх, — всё смешалось в бешеный водоворот чувств, который не оставлял её в покое все эти долгие месяцы. Она названивала Дейву, кусая губы и пытаясь дышать ровно, когда огромная ладонь Джеффа остановила её, выхватывая из дрожащей руки девушки беспомощный телефон.
— Перестань, — сухо говорит он и поднимается с песка. Эмма смотрит на него снизу вверх немигающим взглядом сияющих от слез глаз. — Все в прошлом. Куда там тебя отвезти.
Каждое сказанное слово оставляет на сердце новый рубец, но Эмма искренне не понимает, как и по какому праву он может сохранять это хладнокровие, неужели ему плевать, что это не она послала то чёртово сообщение? Конечно, Холл часто оставляла телефон дома, и не было никаких сомнений в том, что это сообщение действительно отправил Ларсон. Но в произошедшем она была готова обвинить каждого, но только не Дейва. Он любил её, правда любил, и Эмма это знала. Было ли это сделано во благо или из эгоистических побуждений, она все равно его понимала. Понимала, потому что будь она на месте Ларсона — поступила бы так же. Только вся эта человечность и понимание не отменяет того факта, что там, в Нью-Йорке, между Джеффом и Эммой все могло бы разрешиться.
Или разрушиться.
— Ты не меняешься, — девушка выплевывает эти слова, даже взгляда не поднимая. — И ведь не допускаешь даже и мысли о том, что между нами всё могло быть по-другому.
Капитан сурово молчит, испепеляя её равнодушным взглядом. Ему нечего сказать, всё давно уже сказано, да, дерьмово вышло, да, Эмма действительно не посылала это чёртово сообщение, как оказалось, но он больше ничего не хочет менять, — и это вовсе не признак того, что он сдался. Джефф не сдавался, когда она решила уйти, он ночи проводил возле квартиры в Лос-Анджелесе, когда сама она была в Нью-Йорке, он наплевал на это чёртово смс и ждал, ждал, пока не устал колотить в её дверь с маниакальным желанием доказать свою невиновность. В конце концов, он оказался в той самой точке невозврата, он обмяк и развалился по частям, как ломоть хлеба в кипятке, и все, что он мог — впитывать в себя суровые реалии новой жизни, той жизни, в которой теперь не было Эммы.
Может быть, эта жизнь его даже устраивала. Работа без перерывов, настоящий мозготрах вперемешку с тренировками и боями, а затем снова работа, работа, работа, бои. Ему отбили последние способности чувствовать, и что бы там ни ёкало при виде этой истерички, между ними все было кончено.
— Вставай, я отвезу тебя домой.
Голос покрыт толстой коркой льда, и Эмма горько усмехается, обхватывая руками колени. Этот их поцелуй несколько минут назад ничего не значит. Правда о том, что она не посылала сообщение, ничего не значит. Есть только прошлое, то прошлое, которое они неустанно тревожат вместо того, чтобы залить его толстым слоем бетона.
Хочется курить.
— Я пройдусь. До студии пару кварталов.
— Снимаешься? — резко спрашивает он, сам от себя такого порыва не ожидая.
На лице девушки проскальзывает тень улыбки, тут же прячась в алых закатных лучах. Она чувствует, каким взглядом Джефф прожигает её макушку. Ничего не может с собой поделать и оборачивается, с лёгкой улыбкой кивая.
Он отвечает ей таким же кивком, поджимает губы и уходит, оставляя её наедине с океаном и закатом в этой невероятно красивой тайной лагуне. Но перед этим, — Эмма готова поклясться, — он словно бы собирался что-то сказать, словно боролся с собой в эти последние секунды их неловкой битвы.
Эмма остро чувствует его отсутствие, но вместе с тем и нарастающую тревогу в груди, переходящую в панику. Руки начинают судорожно трястись, в глазах мутнеет, и девушка резко встаёт с песка, не отдавая своим действиям отчёта. Что происходит, почему она чувствует себя так, будто весь груз этого мира сейчас свалился на её плечи?
Причина была только одна.
— Джефф, стой! — она догоняет его уже у импровизированной парковки, когда капитан останавливается, в недоумении уставившись на девушку, что, оказывается, бежала за ним. Отдышавшись, Эмма старается не смотреть в его глаза. — Мои таблетки… я могу их забрать?
Внутри него будто все органы облили керосином и подожгли. Многое изменилось с момента их расставания, а он был не тем, кто погружался в ностальгию или анализировал прошлое; однако он не мог не заметить измененного человека, стоявшего перед ним. Он был уверен, что Эмма… забылась. В лучших своих традициях. Улетела куда-нибудь в Рим, напилась вина, наболталась со своими многочисленными подружками и друзьями, которых она, конечно же, так никогда не назовёт, а затем снова вернулась в обличие истеричной стервы, что не видит дальше своего носа. Нет, то была другая Эмма: со слегка растрепанными от бега пшеничными кудрями, с раскрасневшимися от бог знает чего глазами и покусанными в нервах губами. Она не была в порядке. И это его убивало.
— Нет, не можешь, — спокойно говорит он, надеясь, что в эту секунду она не набросится на него с кулаками. — Я выбросил эту дрянь.
— Что?! — голос срывается, глаза наполняются слезами, и Эмма уже не знает, куда себя деть. Страх в душе разрастается настоящим воздушным шаром, и, кажется, он вот-вот лопнет. — Что ты такое говоришь? Ты хоть понимаешь, что здесь мне их просто так никто не продаст?!
— Иди в клинику. Пусть тебе выпишут рецепт. С каких пор это проблема?
Равнодушный тон и взгляд, опущенный на наручные часы — иголка, поднесенная к воздушному шарику. Он лопается, и Эмма рычит, с силой ударяя ногой по колесу машины Джеффа.
— Ты что творишь?! — орёт он.
— Я не могу светиться в таких местах, это может навредить моей карьере! — с губ срывается всхлип, девушка отходит от машины и зарывается пальцами в волосы. — Черт, черт, черт! Что ты натворил! Достань мне эти гребанные таблетки!
— Эмма, ты говоришь, как наркоманка.
— Я не наркоманка! — крик срывается, и Эмма закрывает глаза, делая глубокий вдох.
Это снова происходит. Очередной приступ паники и агрессии, снова невозможность держать себя в руках, и, черт, почему, почему именно с ним?! Пусть кто угодно видит её срывы, только не Джефф, только не главная их причина.
Пауза, в которую капитан испепеляет её задумчивым взглядом, затягивается. Неизвестно, что сейчас творится в его голове, но глаза эти прожигают насквозь, и девушка обхватывает себя руками, отворачиваясь. Всё опять пошло по дерьмовому сценарию.
— Садись, — сухо бросает он, кивая в сторону пассажирского кресла. — Я отвезу тебя.
Эмма оборачивается, чтобы смерить мужчину вопросительным взглядом. Лицемер. Он же всем своим видом кричит: «Оставь меня в покое». И тогда она набирает больше воздуха в лёгкие, прерывисто выдыхает и с огромным трудом произносит:
— Не надо. Я сама дойду.
***
Послевкусие очередного армагеддона с Джеффом отдаётся ноющей болью в груди. Она все думает и думает о произошедшем, пытается представить себе другой сценарий, перебирает в голове тысячи реплик и концовок, но ни в одной из них нет хэппи-энда. Пелена сожалений, чувства вины и горечи об упущенном времени ненадолго рассеивается, когда девушка оказывается в родной обстановке.
Ей нравится, когда на неё кричат. Это стимулирует, это позволяет взглянуть на себя со стороны и исправить ошибки. Она действительно любила те моменты, когда Алан подбегал к ней со своим рупором и осыпал её угрозами. Тогда девушка собиралась, отбрасывала все лишнее из головы и души и играла. Играла так, как никогда бы не сыграла, будь она облита тоннами лести и комплиментов. Эмма была эдакой мазохисткой, а как ещё иначе объяснить её слепую привязанность и больную любовь к капитану Джеффу?