— Плохо твое дело, дружище, — покачал головой Алоиз, когда зашел к Готтфриду после совещания. — Бегом с докладом о своей идее к начальству. Капнет на тебя Айзенбаум — ни в жисть не отмахаешься! Лучше сам…
— Это провал, — пробормотал Готтфрид, вытирая носовым платком вспотевшие ладони. — Провал… Зачем меня вообще поставили начальником?
— Не вешай нос! Твоя идея о пушке — гениальна!
— Это ты так думаешь, — горько проговорил Готтфрид. — А Айзенбаум считает меня опасным идиотом! И вопрос, с кем из нас согласятся наверху.
— У вас с Агнетой есть расчеты, — заупрямился Алоиз. — Требуйте эксперимент. С точки зрения физики, если я хоть что-то в этом понимаю, а я, между прочим, тоже не пальцем деланный! Так вот. С точки зрения физики во всем этом есть смысл.
— Угу.
Готтфрид, чтобы хоть как-то отвлечься, принялся перебирать бумаги на столе.
— Иди! Сейчас же иди! — увещевал его Алоиз. — А то ведь Айзенбаума-то на месте нет. И птенец его куда-то отходил.
— Да пойду! — огрызнулся Готтфрид. — Вот сейчас. Уберусь на столе и пойду!
Алоиз покачал головой и вышел вон. Готтфрид уставился на собственный стол — на нем в кои-то веки был почти идеальный порядок.
*
— Скоро вы поселитесь в моем кабинете, Веберн, — проворчал Малер. — И что же привело вас на этот раз?
Готтфрид теребил в руках носовой платок и не решался начать.
— Ну? — раздраженно переспросил Малер.
— Видите ли, — Готтфрид откашлялся. — Наши последние теоретические изыскания позволяют нам предположить, что бомба N… Будет не настолько эффективна, как предполагается.
— И? — брови Малера поползли вверх.
— И мы взяли на себя смелость предположить, что направленный поток нейтронов…
— Что вы предлагаете сконструировать не бомбу N, а пушку N, — закончил за него Малер. — Что вы так удивленно на меня смотрите? Мне уже все доложили.
— Айзенбаум? — предположение вырвалось у Готтфрида прежде, чем он успел подумать о том, что не стоило бы говорить этого вслух.
Малер усмехнулся и закурил:
— Этого я вам не скажу. В конце концов, какая разница.
Готтфрид смолчал. Не начинать же долгий диспут о доверии в команде? Он уже давно усвоил, что в таких ситуациях стоит молчать — целее будешь.
— Знаете, Готтфрид, — Малер уставился куда-то в стену, точно там был ответ на все терзавшие его вопросы. — Я подумаю о вашей идее. Пока ничего не могу определенного вам сказать. А вам советую проветриться и не оставаться сегодня сверхурочно. Кстати, — он побарабанил пальцами по столу, — вы ознакомились хотя бы с частью материалов об отце?
Готтфрид вздохнул и мысленно сосчитал до пяти. И хорошо — первым его порывом было ляпнуть, что именно дневник отца навел его на мысль о пушке; но ведь дневника не существовало! По крайней мере, не должно было существовать.
— Да, — Готтфрид кивнул. — Если позволите, я пока не готов.
Он очень рассчитывал на то, что Малер все-таки войдет в положение. Мысли в его голове путались, цеплялись одна за другую и кружились в бешеной круговерти, и Готтфрид попросту боялся перепутать, что откуда он почерпнул.
— Ну хоть что-то вы можете мне сейчас сказать?
— Вы… Партия… — Готтфрид сглотнул. — Вы подозреваете, что я пойду по стопам отца.
— Что же вы имеете в виду? — Малер откинулся на спинку стула и взирал спокойно, из-под полуопущенных век.
— Донос. Херр хауптберайхсляйтер, — Готтфрид откашлялся, воскрешая в памяти проклятый листок с наклеенными на него вырезанными из газет буквами. — Там на моего отца донесли. Его подозревали способным на саботаж. А я сейчас приношу вам эту идею… И… Не являю собой образец…
— Вы из-за партсобрания и драки со Штайнбреннером? — усмехнулся Малер.
— Так точно.
— Бросьте. Это ерунда. Это не значит, конечно, что нужно продолжать в том же духе, Готтфрид. Однако, — Малер подался вперед, переплел пальцы и положил на них подбородок. — Вы же не высказывали про-пацифистских идей? Не сочувствовали врагам Империи? — его глаза вперились в Готтфрида так, словно ощупывали.
— Н-никак нет, — непонимающе отозвался Готтфрид. — Как я могу…
— Так-то лучше, — довольно заключил Малер. — По окончании официального рабочего дня идите домой, Веберн. Вам еще завтра к медикам. И постарайтесь больше ни во что не вляпаться.
*
Готтфрид отвез Алоиза вниз, крепко насоветовав тому предупредить Барвига о том, что от Штайнбреннера всего можно ожидать, и вернулся домой. Снова объясняться с Марией о причинах его холодности ему не хотелось; он понятия не имел, не вознамерится ли снова явиться в “Цветок Эдельвейса” Штайнбреннер; да и ощущал он себя до такой степени вымотанным, что все, о чем он только мог мечтать, это донести голову до подушки и забыться сном. На сей раз его, по счастью, не остановили — видимо, объяснительная дошла до всех заинтересованных инстанций.
Войдя в показавшуюся совсем неуютной после комнаты Марии квартирку, Готтфрид решил все-таки для начала поесть. Аппетита не было совершенно, голова болела, но осознание того, что на анализы ему идти натощак, и еще большой вопрос, когда он сможет вырваться из цепких лап медиков, сделало свое дело. Он со вздохом осмотрел почти пустой холодильник и скудные запасы консервированного провианта, выбрал из нескольких почти одинаковых банок с флагом Империи первую попавшуюся и сел за стол. Кусок в горло не лез. Готтфрид хотел продолжить изучение дневника, просмотреть все схемы, начертанные на найденных там же листах, потом поехать в “Эдельвейс” и провести ночь с Марией, но ему приходилось давиться почти безвкусной картонной тушенкой и запивать это дело изрядно опостылевшей за вторые сутки содовой. Обычно он любил содовую, но отсутствие выбора сделало свое черное дело.
Ночной сон облегчения не принес. Готтфриду снилось обнаженное беременное существо, зараженное, уродливое, отчего-то с лицом Магдалины; Мария в объятиях Штайнбреннера; Агнета, баюкающая нечто спеленутое, а когда она откинула с личика младенца белоснежную кружевную вуаль, оказалось, что там и не младенец вовсе, а капсюль бомбы; а потом он целовал сладко-горькие губы Марии и ощутил ледяное прикосновение стали к виску. Отпрянул, чтобы заглянуть в ее глаза, увидеть, как изогнулись ее соблазнительные губы в хищной усмешке, а потом грянул выстрел. Готтфрид проснулся в холодном поту и с болью в перенапряженном немым криком горле. За окном занимался бесцветный рассвет.
========== Глава 12 ==========
— Великолепная гематома, — ухмыльнулся Адлер, проводя Готтфрида в процедурную. — Стесняюсь спросить, вы нарушили все мои предписания, от диеты до полового покоя и обогрева сидений?
— Никак нет, — Готтфрид серьезно покачал головой, решив, что добавленный Вальтрауд коньяк в кофе не стоит упоминания. — А обогрева сидений у меня вовсе нет.
— Больше никаких травм? — Адлер смерил его взглядом. — Садитесь.
— Нет, все обошлось малой кровью, — Готтфрид позволил себе слегка улыбнуться и сел на кушетку.
Он чувствовал себя совершенно разбитым, даже Алоиза утром выслушал молча и решил при удобном случае переспросить обо всем, что тот рассказал: в голове остались какие-то обрывки.
Адлер сосредоточенно листал медицинскую карточку Готтфрида.
— Реакцию Вассермана брать не будем. Вы сдавали ее три недели назад, она пришла-то совсем недавно. Осталось надеяться, что вы не успели подхватить в Берлине сифилис. Не успели же? — Адлер строго воззрился на Готтфрида.
— Нет-нет, — тот поспешно покачал головой. По правде говоря, он понятия не имел, правда ли это, но Мария не выглядела больной. Да у него самого никаких тревожных симптомов не появлялось.
— Ладно, — Адлер потер орлиную переносицу. — Если что-то не так, нам об этом расскажет анализ крови. Знаете, что плохо… — он нахмурился и еще раз окинул Готтфрида цепким взглядом. — Радиация.