— Потерпи, это ужасно неприятно. Но это неопасно. Еще ты поранил ногу, мы уже все обработали, обычная ссадина, — она нежно гладила его по лицу.
— Мария, — раздался мужской голос рядом.
Готтфрид удивился — то ли он вслушивался в голос Марии и не обратил внимания ни на скрип двери, ни на шаги, то ли этот человек вырос тут прямо из пола.
— Отойди, — тот же голос. — Я только что от его приятеля, тот быстрее в себя пришел, видимо, масса тела сказалась. Дай обработаю.
Он впрыснул в нос и горло Готтфрида какой-то противный аэрозоль, а потом принялся промывать глаза каким-то раствором с резким специфическим запахом. Запах был Готтфриду совершенно незнаком. От одного прикосновения к поврежденному глазу перед внутренним взором Готтфрида нестерпимо ярко вспыхивали яркие пятна, отдаваясь болью во всем теле.
— Откройте глаза!
Готтфрид попытался разлепить веки, но они словно были заклеены, из них градом катились жгучие слезы, и он разразился мучительным громким чиханием.
— Ничего страшного, — обладатель голоса — Готтфрид все никак не мог вспомнить, кто же это такой — подпихнул ему носовой платок, и очень кстати: к слезам присоединилась едкая жидкая слизь из носа, и казалось, что это ни за что и никогда не кончится, и он так и умрет в постели Марии позорной смертью, недостойной мужчины.
— Ну, ну, — подбадривал голос. — Давайте еще раз.
— Нет! — Готтфрид даже нашел в себе силы, чтобы слегка отползти от показавшейся такой неотвратимой угрозы.
— Давайте, давайте, это для вашего же блага!
— Тило, вы слишком грубы с ним! — упрекнула Мария, и Готтфрид наконец вспомнил, кому принадлежал этот голос — таракану Тило.
Готтфриду невыносимо захотелось все-таки открыть глаза и посмотреть: он был голов поспорить, что Тило даже здесь и в такой ситуации одет в неизменную белую сорочку, белую бабочку и черный фрак, и фалды его, точно жесткие тараканьи надкрылья, по-хозяйски лежали на постели Марии.
— Зато он жив и цел! — парировал Тило.
— Да, — как-то мягко согласилась Мария. — Спасибо вам.
Готтфрид не поверил своим ушам: неужели их с Алоизом спас этот мерзкий таракан?
— Хватит разговоров, — Тило, судя по всему придвинулся к нему. — Давайте. Постарайтесь приоткрыть глаза.
Готтфрид стоически вытерпел процедуру. Где-то здесь же ему подумалось, что было бы, попади они в лапы к тем зараженным — а он был уверен, что это были именно зараженные. Несмотря на то, в какие годы они росли, к определенному возрасту они превратились в достаточно изнеженных людей, пусть не все, но такие, вечно просиживающие штаны в лаборатории и толком не нюхавшие пороху, — уж точно. Все-таки комфорт мирной жизни очень быстро сделал свое дело.
— Вот, видите! — Тило удовлетворенно похлопал Готтфрида по плечу. — Теперь можете поспать, если хотите. Мария, погаси свет! Можешь зажечь свечу, если хочешь. Надо подождать, пока пройдет светобоязнь.
— Вы… Это вы спасли нас?
Тило усмехнулся. Готтфрид живо представил себе выражение его неприятного лица.
— Тебе не терпится сказать за это спасибо?
— Можно и так сказать, — согласился Готтфрид, едва сдерживаясь, чтобы не наговорить Тило гадостей — вот же каков, чертов таракан! Даже в такой ситуации не может оставить свою гнусную привычку! — Вообще, я хотел спросить… Как вы нас нашли? Как вам удалось нас вытащить?
— Многого же ты хочешь, партийный мальчик Готтфрид, — ядовито ответил Тило. — Но, пожалуй, часть этой истории я все-таки поведаю и тебе, и твоему дружку, как оклемаетесь. Он тоже все интересовался, а мне, понимаешь ли, нет никакого резона повторять дважды.
— Но скажите хоть, что с нами такое? Что это была за тошнотворная дрянь?
— Это? — Тило снова усмехнулся. — Две гранаты. Одна — газовая, лакриматор и немного эфира, вторая — дымовая, с густым черным дымом. У меня есть еще, но, думаю, примени я там фосген… Пришлось уповать на неожиданность и на скорость. Благо, мой флюгмот еще на ходу, и как раз без проблем может принять на борт помимо меня еще двоих.
Готтфрид припомнил рев дизельного мотора и цепкую руку, ухватившую его за воротник кителя. И тут же понял, о чем забывал.
— “БМВ”! — ахнул он. — Моя старушка… Она…
— Пригнал я ее, — отмахнулся Тило.
— Пригнали? — Готтфрид аж раскрыл глаза от удивления и тут же снова зажмурился — все еще противно щипало. — Но как?
— Я умею водить флюквагены, молодой человек, — оскорбленно отозвался Тило. — Найти ключи в кармане того, что осталось от ваших штанов, было несложно. Добраться до места своим ходом — тоже, если знать пути и дороги.
— Спасибо, — выдохнул Готтфрид. — Как там Алоиз? Он же не один? С ним все в порядке?
— Он держится получше вашего, — в голосе Тило сквозила ирония. — И компания у него есть. Спите. Если завтра вы сможете нормально передвигаться, а не по стенке, точно слепые кроты, расскажу вам немного. Что сам знаю.
Готтфрид почувствовал, как Тило встал с кровати и на сей раз услышал удаляющиеся шаги и горячий шепот Марии:
— Спасибо вам, Тило!
Тило только хмыкнул откуда-то от входа и притворил дверь.
— Готтфрид! Господи, я так волновалась, когда он привез вас с Алоизом! — она легла рядом и прижалась к нему.
Только теперь он осознал, что правая нога его перебинтована, сам он лежит в исподнем, а рядом с ним — женщина, в которую он влюблен без памяти. Все события: и партсобрание, и журналистки из Отдела Пропаганды, и известие об Агнете Мюллер, и странное здание со свастикой, и даже жуткие угрозы зараженных — все казалось бесконечно далеким, будто с тех пор прошла не одна жизнь.
Готтфрид постарался осторожно приоткрыть глаза — вокруг и правда царил бархатный полумрак, к его плечу прижимала свою белокурую голову Мария. Он обнял ее дрожащими от слабости руками и повернул голову, чтобы коснуться губами ее лба.
— Живой, — шептала Мария, прижимаясь теснее.
Он попытался перевернуться так, чтобы оказаться сверху, но слабость взяла свое.
— Нет-нет… Лежи! Тебе нужно отдыхать, — Мария обняла его и как-то рвано вздохнула, Готтфриду показалось, что она заплакала.
— Со мной все хорошо, — пробормотал он, ощущая, как проваливается в сон.
Готтфрид проснулся внезапно. В постели он был один, хотя простыня еще хранила тепло от тела Марии. Он осторожно приоткрыл глаза — было темно, и только едва пробивавшийся сквозь шторы свет фар проплывавших мимо флюквагенов иногда тускло освещал комнату. Глаза все еще жгло, они слезились, но все было куда лучше, чем при предыдущем пробуждении. Готтфрид попытался найти свою одежду, но обнаружил только сапоги и то, что осталось от его форменных галифе. Выходить в этом в люди явно не стоило: брюки были изорваны, сапоги украшали страшные потертости. Благо смена у него была, пусть и дома, но прямо сейчас покинуть свое временное пристанище он не мог.
Он подошел к двери и думал было вернуться в постель, как заслышал в коридоре шаги и возню. Взяв со стола стакан с водой, он осушил его, приложил к двери и приник к нему ухом.
— Ты должна быть благодарна мне за то, что я спас твою новую игрушку, Мария, — говорил Тило.
— Я благодарна.
— Что-то мало в тебе энтузиазма. Или я напрасно это сделал?
— Что ты несешь?
— Знаешь, чем им там угрожали.
— Замолчи! — она судя по всему попыталась уйти. — Отпусти меня, Тило.
— Не говори мне, что такой, как ты, он просто понравился. Он же зачем-то тебе нужен, правда?
— Тебя это не касается!
— Мария, я знаю, что ты вовсе не простая певица. Я видел…
— Думаешь то, что ты однажды мне помог, дает тебе право рыться в моей комнате?!
— И оружие. Ну-ка, объясни мне, зачем певице оружие?
— Затем же, зачем тебе твои гранаты! — огрызнулась Мария. — Зачем простому пианисту гранаты? А автомат? А, Тило?
— Тш-ш-ш! Еще не хватало, чтобы твой…
— Он спит! Отпусти меня!
Раздались торопливые шаги, Готтфрид отпрянул. Но из коридора снова донесся голос, и Готтфрид, отставив стакан туда, где взял, снова прильнул ухом к двери.