Готтфрид тут же устыдился — это же надо было приписать Адлеру, уважаемому ученому, облегчение! Облегчение мог бы испытать человек с нечистыми помыслами. Преступник. Или тот, кому до этого осталось всего-то полшага. Как, например, ему самому.
— Благодарю вас!
— А, еще момент, погодите, — Адлер принялся перебирать папки. — Где же она… Ах, вот. Готтфрид, — он внимательно посмотрел на него. — С сегодняшнего дня попрошу усилить контроль за употребляемыми продуктами, а также соблюдать половой покой. Я сообщу вам точнее. Но, по предварительным данным, в четверг вы отправитесь на дом к фройляйн Мюллер. Согласно психологическому тестированию, именно на дом. И я бы просил вас проявить деликатность: фройляйн Мюллер не имела связей с мужчинами и ей была проведена медицинская дефлорация. Но так даже лучше, не правда ли? — Адлер подмигнул.
— Н-не знаю… — промямлил Готтфрид. Его сейчас куда больше занимала все еще не пришедшая повестка в гестапо, а не отцовский долг.
— Вы, надеюсь, не являетесь сторонником теории телегонии?
— Чего, простите?
— Теории о том, что гены первого партнера передаются потомству женщины.
— Звучит как бред, — уверенно заявил Готтфрид.
— Вот вы — человек разумный, — выдохнул Адлер. — Мы исследовали эту теорию. Подтверждений не нашли, но отдельные мужские экземпляры, особенно с посредственными данными, очень любят к ней апеллировать. Ладно, не задерживаю вас больше. Я вам еще обязательно позвоню.
— Благодарю вас, — Готтфрид пожал Адлеру руку и направился к себе — стоило выдать должностные инструкции.
Команда встретила его с энтузиазмом, кроме — что было уже привычным — Айзенбаума и — неожиданно — Агнеты. На сей раз Готтфрид решил вызывать на подписание инструкций по одному: он не хотел беседовать с Отто при Айзенбауме, да и с самим Айзенбаумом ему тоже хотелось переговорить. Да и стоило позвонить Малеру и сообщить, что он принесет ему систематизированный материал по бомбе ближе к концу рабочего дня, так как предстояла большая работа внутри команды.
Малер не возражал. Отто, краснея до кончиков оттопыренных ушей, приволок несколько схем, выведенных явно нетвердой рукой — Готтфрид надеялся, что от неопытности и неуверенности, а не потому, что птенец послушал совета Алоиза и на выходных активно выводил радионуклиды. Впрочем, Отто сиял и раздувался от гордости, что в пятницу у него тоже взяли интервью, а не обошли, как мало того, что стажера, так еще и самого младшего.
Двое других студентов тоже были заняты делом, один принес достаточно ценные материалы по бомбе, которые Готтфрид тут же присовокупил к отчету и порадовался, что не ушел с утра пораньше к Малеру. Второй сдал на проверку заполненный лабораторный журнал.
Айзенбаум был предельно холоден и неразговорчив. Инструкции подписал и даже не обмолвился об интервью, хотя Готтфрид был убежден в том, что его заявление Келлер о том, что ему важен каждый сотрудник, подняло в душе Айзенбаума самую настоящую бурю. Он бы предпочел отмолчаться, отсидеться в стороне, но только не высказывать ничего по поводу самого Готтфрида, его лаборатории и его изысканий. И, разумеется, не иметь к этому всему никакого отношения.
Следующим Готтфрид вызвал Алоиза и привычно запер дверь.
— Ты не вызывал Агнету, — отметил тот.
— Не вызывал, — подтвердил Готтфрид. — Знаю, что придется. Но, кажется, она не слишком-то хочет меня видеть.
— Поговорить вам все равно придется, — покачал головой Алоиз.
— А без этого никак? Может, молча? — огрызнулся Готтфрид. — Сам знаю, — он выставил руку вперед. — У меня с самого утра нутро не на месте. Повестка все еще не пришла. Как думаешь, почему?
— Ты время-то видел? — осадил его Алоиз. — Неделя только началась.
— Но ведь они, наверное, работают без выходных! — Готтфрид потер затылок.
— Они расследуют серьезные дела, дружище. Думаю, для них эта мышиная возня в “Эдельвейсе” — сущая ерунда!
— Ты прав, — Готтфрид вздохнул. — Еще неделю ты в моем распоряжении. А дальше надо писать новую бумагу. Если ты, конечно, хочешь остаться.
— Ни в коем случае, надоел ты мне до смерти! — Алоиз расхохотался. — Ну что за вопросы, а? Конечно, хочу!
— А кто тебе сказал, что меня устраивает, как ты работаешь? — притворно нахмурился Готтфрид.
— Ты же не накапал Малеру, что я не справляюсь с должностными обязанностями, несмотря на несколько иной профиль, — пожал плечами Алоиз. — И на партсобрании меня не песочили. Давай свою писульку, подмахну. И позови Агнету. Тебе с ней пока только поговорить надо. О работе, между прочим!
Агнета, ссутулившись сидела над инструкцией и молчала.
— Ну, Агнета, подпишете? Этот проект — наше общее детище.
— Вы специально? Вы специально так говорите? — она зло посмотрела на него, ее лицо пошло красными пятнами.
Готтфрид выжидательно уставился на нее: по правде говоря, он не имел в виду ничего такого и только теперь понял, насколько двусмысленно прозвучали его слова. Особенно если ей уже все сообщили.
— Меня наблюдали три года! Все это время не могли найти никого подходящего, а вот теперь… — она покачала головой.
— Видите, как замечательно, — осторожно начал Готтфрид, припомнив слова Алоиза.
— Замечательно? Замечательно?! — она вскочила и скрестила руки на груди. — Да я предпочла бы быть негодной! Или бесплодной! А теперь… — она как-то рвано вздохнула, закрыла лицо руками и беззвучно зарыдала. — Никакой мне больше лаборатории… Никакой пушки… Сначала жизнь по расписанию в ЦАМе, а потом — бутылки и пеленки.
Готтфрид помог ей сесть обратно и налил стакан воды.
— Но ведь на раннем сроке вы сможете работать.
— Не здесь, — всхлипнула она. — Из подобных лабораторий переводят сразу.
— Это может не получиться с первого раза.
— Если это не получится, меня заставят еще и еще! Я не хочу… — Агнета опустила голову.
— Знаете, я, честно говоря, тоже… — аккуратно проговорил Готтфрид, всматриваясь в нее — а ну как еще обидит такими словами? Однако Агнета вопреки ожиданиям подняла голову и с надеждой посмотрела на него:
— А если мы оба… Не хотим…
— Боюсь, это не будет уважительной причиной, Агнета, — он виновато развел руками. — Давайте вы подпишете инструкции? Адлер обещал мне позвонить и сказать точную дату и адрес.
Агнета покивала, допила воду и принялась шарить по карманам.
— Я забыла платок… Арбайтсляйтер Веберн… Готтфрид…
— Держите, — он протянул ей свой.
— Теперь вам точно скажут, что вы зря на меня поставили, — она улыбнулась дрожащими губами.
— Не зря, — Готтфрид упрямо мотнул головой. — И, думаю, Малер со мной согласится. После обеда я пойду к нему с материалами по бомбе.
— Ах, да! — Агнета вытерла слезы и тут же преобразилась — теперь ее лицо приняло привычное деловитое выражение. — У меня есть систематизированные литературные данные, помните? Не те, что у Карла, другие, более старые. Нужно?
— Несите все, — выдохнул Готтфрид, обрадовавшись, что разговор перетек в привычное русло. — Чтобы у Малера уж точно никаких вопросов не осталось!
*
Когда сразу после обеда Готтфрид вошел в приемную Малера, ему показалось, что Вальтрауд Штайнбреннер ожидала увидеть на этом пороге кого угодно, но только не его.
— Снова вы? — она изогнула идеально очерченную бровь и удивленно улыбнулась. — Вот уж не ожидала, признаться… Кофе?
— Да, благодарю, — он покивал и указал объемистой папкой на дверь Малера. — У себя?
— Да, я сейчас передам, что вы пришли и жаждете внимания, — ухмыльнулась Вальтрауд. — Выглядите уже лучше, — она кивнула на бланш.
Готтфрид скривился — он был в корне не согласен с мнением Вальтрауд. Его кровоподтек переливался от сине-фиолетового до зеленого, а кое-где уже многообещающе проглядывала желтизна, придавая Готтфриду, по его мнению, вид типичного маргинала, непонятно с чего обрядившегося в партийную форму. И ладно бы он был каким-нибудь полицейским или кем-то в этом роде, так ведь нет!