— Благодарю, — выдавил Готтфрид.
Вальтрауд скрылась за дверью Малера и вскоре вынырнула обратно:
— Проходите. Кофе я вам туда принесу.
Готтфрид прошел. Он уже не обращал внимания ни на лепнину, ни на дверную ручку, ни даже на портрет фюрера — все это было настолько привычным и будничным, что, казалось, больше не могло его тронуть. И вообще, он поймал себя на мысли, что, кажется, нешуточно ошибался насчет Малера и его подходов.
— Давайте сюда ваши бумаги, Готтфрид, — Малер махнул рукой. — У меня сегодня совершенно нет времени вести разговоры.
Готтфрид молча положил папку и выжидательно посмотрел на Малера. Тот тут же открыл ее и принялся рассматривать данные.
— На первый взгляд, все отлично, — проговорил Малер, слегка нахмурившись. — Но это только на первый. Теперь я жду материалы по пушке, вы помните?
Вальтрауд неслышно скользнула внутрь и поставила на столь две чашки кофе.
— Благодарю, Вальтрауд, — проговорил Малер, не глядя на нее. — Вы свободны. И вы, Готтфрид, и вы, Вальтрауд. Я сообщу, допустят ли то, что вы мне принесли, к испытаниям.
— Уже испытания? — спросила Вальтрауд, как только они вышли из кабинета Малера.
— Как скажут, — пожал плечами Готтфрид. — По правде говоря, очень многое предстоит проверить.
— Удачи вам, — она улыбнулась.
— Что же, Бруно уже лучше? — не сдержался Готтфрид и отпил кофе. — Отменный у вас кофе, право слово.
— Лучше, — Вальтрауд кивнула, ни капли не изменившись в лице. — Благодарю вас за беспокойство.
Готтфрид вежливо кивнул, мысленно засчитав победу на ее счет — он ожидал более эмоциональной реакции.
Остаток дня прошел в работе. На сей раз сверхурочных у них не было, и Готтфрид подумывал взять их на завтра или послезавтра — как пойдет. Он рассчитывал вернуться к изучению дневника, по его мнению, совершенно опрометчиво отложенного в долгий ящик. Он и сам не знал, что он хотел там найти еще — должно быть нечто революционное. Внутренний голос его твердил, что антирадин — это уже достаточно революционно, а уж идея о направленном потоке нейтронов — и подавно. Но было кое-что еще: то, в каком тоне отец отзывался о политике Империи. Если при первом прочтении это показалось Готтфриду каким-то чудовищным кощунством, то теперь он ощущал, как всходят ростки этих семян. История Марии, положение Агнеты, да что за примерами далеко ходить — его собственная жизнь! Разве не было несправедливым то, что он к своему возрасту и при своих заслугах был только лишь арбайтсляйтером? А то, как на него смотрели из-за одной только внешности?
Готтфрид гнал эти мысли прочь, а то так можно было дойти и до того, что скелеты внизу — тоже люди. Или евреи. Или зараженные. Мысль о зараженных заставила вспомнить о злосчастной повестке — ее все не было.
— Пора домой, — к нему в кабинет сунулся Алоиз.
— Домой? Или вниз? — уточнил Готтфрид.
— Домой, — махнул рукой Алоиз. — Надоело все. От Магдалины ничего не добиться. Рожа Штайнбреннера надоела — сил моих нет!
— Пригласи Биргит, — подмигнул Готтфрид. — Хорошенькая и умная.
— Да, с ней интересно, — подтвердил Алоиз и замолк.
— Ну и что ты резину тянешь?
— Ну… Она — товарищ, не девчонка, — пояснил Алоиз. — С такими, как она, в детстве по деревьям лазили, писали на неизвестные адреса идиотские письма.
— И что? Чем это плохо? — удивился Готтфрид. — Мы с Марией тоже можем поговорить о чем угодно.
— Вот ты с ней обсуждал конструкцию взрывателя? — насмешливо спросил Алоиз.
— Нет, мне запрещено с кем-то обсуждать конструкцию взрывателя!
— Ну вот ты же не хочешь Агнету.
Готтфрид вздохнул. Да уж, похоже, на этой Магдалине у Алоиза свет клином сошелся.
— Тогда поезжай вниз и действуй! — махнул он рукой. — Я бы очень хотел навестить Марию. Да придется объясняться. А мне кажется, она не обрадуется.
— Думаешь, будет ревновать? — усмехнулся Алоиз. — Вообще, это глупо. Это пережиток темного прошлого, вот.
— То-то ты так на Швайнбреннера смотришь, — поддел друга Готтфрид. — Ладно. Отвезу тебя домой.
— Да, отвези, пожалуй, — Алоиз снова кивнул. — Я понимаю, что ты прав, что надо действовать. Но сегодня что-то утомился, хоть отосплюсь.
Готтфрид высадил Алоиза, отъехал от посадочной площадки и завис в воздухе поодаль. Домой ехать не хотелось. Но объясняться с Марией не хотелось еще сильнее. Он вспомнил свой сон — а ведь то, что приснилось ему об Агнете, теперь сбывалось. Но остальное больше походило на форменную чушь: Магдалина не была зараженной, а Марии не нравился Штайнбреннер. И с чего бы Марии, так обрадовавшейся тому, что он жив, приставлять револьвер к его виску? Впрочем, если она узнает о партийном задании… Готтфрид нервно рассмеялся — похоже, злоключения с зараженными и так и не пришедшая повестка порядком его утомили. С учетом того, что ему рекомендовал Адлер, пожалуй, стоило последовать примеру Алоиза.
Утро выдалось совершенно не примечательным, как, впрочем, и весь день: куча работы, привычные столовские харчи и все те же лица: кислый, точно превратившееся в уксус вино, Айзенбаум; злобно зыркающий Штайнбреннер, привычно хромавший около проходной; сосредоточенная Агнета; студенты и вечно несуразный взъерошенный Отто. Часы пролетели до того незаметно, что Готтфрид вспомнил о том, что не подписал заявление на сверхурочку, только тогда, когда мелодичный женский голос напомнил, что до окончания рабочего дня осталось пять минут, что надлежит прибрать рабочее место, проверить все приборы и покинуть помещения.
— Куда сегодня? — спросил Готтфрид, запуская флюкваген.
— Знаешь, я по твоему совету все-таки договорился с Биргит, — Алоиз отвел глаза. — Вот адрес… Вообще она попросила у меня помощи с отладкой приемника и соединением его с магнитофоном.
— Биргит? — Готтфрид рассмеялся, но сверился с картой и направился по указанному адресу.
— Ну, вообще… — Алоиз замялся. — Это не свидание! Просто у нее есть какая-то идея, и ей хотелось посоветоваться с инженером. Кстати, об инженерных делах. Отто там что-то мудрит.
— Я знаю, — кивнул Готтфрид. — Способный малый.
— Он ко мне за советом подходил, — подтвердил Алоиз. — Котелок варит в нужном направлении.
— Вот и возьми над ним шефство? А то Айзенбаум ему поперек горла, а у тебя, вон, специальность другая. Отбрешемся, что мол, работает малец на стыке дисциплин, перекрестное руководство и все в этом духе.
Готтфрид, ужасно гордый собой, подмигнул другу. Хоть что-то радовало. Тягомотное ожидание повестки все тянулось — Готтфрид уже даже подумал было, не позабыли ли о нем и вовсе. Однако, поговаривали, гестапо помнит все. Да и спал он этой ночью опять из рук вон плохо: ничего конкретного, как до этого, припомнить не получалось, но проснулся он в таком состоянии, точно его всю ночь били ногами. Или выкинули за борт флюквагена откуда-то повыше. Или… Сравнения можно было придумывать бесконечно. Да еще и дневник.
— Слушай, давай завтра все-таки посидим с дневником? — предложил он.
— Уверен? Работы невпроворот, может, сначала с пушкой закончим? Ну, проект для Малера?
— А вдруг там что-то ценное? — не унимался Готтфрид.
— Знаешь, ты же как-то жил и работал без этого дневника. Пойми, я не против того, чтобы ты больше узнал об отце! Но нам надо успеть сделать все в срок.
Готтфрид вздохнул. Алоиз, конечно, был прав. Да и потом, что они будут делать с дневником, когда изучат его? Не уничтожать же. А вечно хранить в лаборатории вряд ли выйдет…
— Приехали, — Готтфрид кивнул. — Удачи тебе на твоем не-свидании!
— Ладно тебе, — смущенно улыбнулся Алоиз. — Не нарушай там врачебных предписаний! Завтра заедешь за мной? Домой?
— Уверен? — Готтфрид подмигнул.
— Да ну тебя! Конечно, уверен!
Готтфрид посмотрел, как Алоиз удаляется по площадке к нужному дому, и полетел вниз. Стоило все-таки сообщить обо всем Марии.
*
— Предатель! — глаза Марии полыхали гневом. — Убирайся отсюда вон!
Она говорила тихо, была непривычно бледна и красива совершенно особенной красотой. Готтфрид ощутил острый прилив желания и в очередной раз пожалел о том, что ему предписал Адлер.