Адлер с победоносным видом уставился на Готтфрида. Тот толком понятия не имел, сколько весят младенцы и что такое шкала Нойманна, но вежливо покивал.
— Знаете, я думаю… Я думаю, что раз уж он в тех условиях так себя проявил, то он покажет нам настоящие чудеса адаптации!
— А остальные дети? Вы будете пробовать получить от этой матери еще потомство?
— Остальные… — Адлер потер переносицу. — Будем наблюдать. Особенно интересует — мальчик с крайней степенью заражения. А девочка — на перспективу… Что до матери… Боюсь, от нее получить потомство еще раз будет проблематично, — он рассмеялся. Готтфриду почудилось, будто закаркало стадо ворон. — Медицина пока не нашла способов организовать зачатие у мертвой женской особи.
Готтфрид покивал. Все происходящее казалось каким-то сном. Вместо того, чтобы работать или проводить время с Марией, он, одинокий, слушал о результатах опыта врачей и биологов над существом — нет, женщиной, которая совсем недавно была жива. Должно быть, ей было очень плохо и больно — он вспомнил ее уродливый живот, огромную слезу в отвратительном глазу. Но для них всех у нее не было даже имени, лишь номер, который Готтфрид снова забыл.
— Кстати! — Адлер поднял указательный палец вверх. — Вот! Вот ваше направление — завтра явитесь по указанному тут адресу. С завтра и последующие пять дней вы будете исполнять свой долг вместе с фрау Мюллер. Не более двух половых актов за раз, а лучше — каждый день дважды, к примеру, утром и вечером. Но, в целом, достаточно и одного в сутки, хотя вы молодые.
— Благодарю, — Готтфрид взял направление, напечатанное на гербовой бумаге розоватого цвета, и пробежал глазами. Агнета жила неподалеку от Алоиза.
— И вот еще… Вас гестапо-то уже вызывала?
— Нет пока, — выдохнул Готтфрид.
— Если вызовет, рассказывайте все как есть, — Адлер затушил окурок. — Хм-м-м… Кажется, я повторяюсь. В общем, вы меня поняли.
— Так точно, — Готтфрид снова покивал, пожал руку Адлеру, убрал направление во внутренний карман и пошел к себе.
Он уже освоился в лабиринтах коридоров, в расположении берлинских улиц, он ощущал себя частью этого гигантского муравейника. Еще совсем недавно он был вполне себе счастлив, но вчерашний вечер окончательно выбил почву у него из-под ног. Он снова остался один. Не совсем, конечно — с ним рядом все еще стоял плечом к плечу Алоиз, а Алоизу он был не задумываясь вверил собственную жизнь. Мария выгнала его, Агнете после получения чертового направления он, как ему казалось, стал неприятен — и еще неизвестно, то будет дальше! У него осталась лишь работа. И дневник с неведомыми листами. Что же — ему не привыкать залечивать раны таким способом. Надо только придумать, как все-таки вынести дневник из радбокса.
В лаборатории Готтфрида ждал огромный сюрприз. Четверо мужчин в темно-синей, почти черной, форме методично переворачивали все вверх дном. Заправлял всем уже знакомый оберштурмбаннфюрер — соответствующее звание напрочь вылетело у Готтфрида из головы — Фукс.
— Добрый день, — учтиво поздоровался Готтфрид. — Чему обязан?
— Проверка, херр арбайтсляйтер, — хищно ухмыльнулся Фукс.
— Это больше похоже на обыск, — возразил Готтфрид. Алоиз за спиной Фукса только виновато развел руками.
— Обыск, проверка, досмотр — называйте, как вам угодно, — выплюнул Фукс.
— Вы обещали вызвать меня повесткой.
— Ждите. Когда до вас дойдет очередь, вызовут, — отозвался Фукс. — Что там у вас? — гаркнул он на своих. — Чисто? Обыщите сначала радбокс, а потом кабинет херра арбайтсляйтера, живо!
Готтфрид нервно смял полы кителя — радбокс! Там был дневник! Можно ли теперь надеяться, что они не вскроют кофры? Печать-то там целая, Алоиз только-только сделал, они даже не успели ее разорвать. Он огляделся — Айзенбаум сидел с абсолютно нечитаемым выражением на красивом лице, но в глазах его Готтфриду почудилось тщательно скрываемое торжество. Неужто он? Но что он такого мог сообщить, что к ним пришла гестапо? Может, он что-то видел? Или недосчитался реактивов? Тут Готтфрид вспомнил еще об одном. Антирадин! Лишний антирадин! Он вовсе позабыл про него, когда они с Алоизом в последний раз доставали дневник. Но после он убирался в своем кабинете, и в лаборатории. Может, его нашел Айзенбаум?
— Пройдемте, — выдернул его из раздумий Фукс. — Вы, — он ткнул в Готтфрида пальцем. — И еще двое, — он оглядел собравшихся. — Вот, например, вы и вы, — он указал на Алоиза и Айзенбаума.
Готтфрид старался не смотреть на Айзенбаума — он не мог избавиться от ощущения, что тот радуется происходящему. Алоиз выглядел совершенно спокойно, даже отрешенно, и Готтфрид очень надеялся, что его вид не сдаст его с потрохами.
Гестаповцы обнюхали каждый уголок, и дошли наконец до злосчастного шкафа. Открыли и принялись вытаскивать опечатанные кофры. Готтфрид вспотел.
— Печати целые, херр оберрегирунгсрат, — отметил один из исполнителей.
— Вскрывайте, — махнул рукой тот.
Готтфрид почувствовал, что его тошнит.
— Что-то вы нервничаете, херр арбайтсляйтер, — усмехнулся Фукс. — Вольфмайер, принесите херру арбайтсляйтеру воды.
— Нет, благодарю, — ответил Готтфрид, надеясь только на одно — что голос не подведет его. — Видите ли, у меня на сегодняшний день были совершенно иные планы.
— Мы умеем корректировать любые планы, херр арбайтсляйтер, — отрезал Фукс. — Так, что там у вас?
Первые два кофра оказались пустыми. В третьем лежал образец радия — задокументированный, разумеется. В пятом — урана. Заветный девятый, третий с конца, тот, в котором лежал дневник, оказался… совершенно пуст.
— Покажите опись, — потребовал Фукс. — Наши эксперты сейчас проверят соответствие. И потом мы займемся вашим кабинетом.
Готтфрид, точно на автопилоте, выполнил все указания. Он не мог даже представить себе, куда делся дневник. В его голове множились предположения, одно краше другого, но самым основным подозреваемым оставался Айзенбаум. Конечно, еще был Штайнбреннер, однако он никак не мог попасть в лабораторию. Разве что они сговорились?
Да еще и пропавший антирадин. Готтфрид проклинал себя на все лады — ну как, как он мог допустить такую досадную оплошность? Он пытался припомнить, не оставался ли препарат на столе, когда они уходили, но у него не получалось. Вроде бы, все было чисто. Или нет?
В кабинете не обнаружили ничего запрещенного или сомнительного. При первичном осмотре оба образца веществ оказались соответствующими описи.
— Подпишите протокол, что с нашей стороны не выявлено нарушений, — Фукс сунул Готтфриду под нос бумагу. — Вы здесь, а вы, — он кивнул на Алоиза и Айзенбаума, — тут и тут.
— С удовольствием, — скривился Готтфрид.
— А повестку ждите, — ухмыльнулся Фукс. — Не переживайте, мы не забываем ни о ком. Хайль фюрер!
Он щелкнул каблуками и вышел, его подчиненные стройным шагом устремились за ним.
— Это уже слишком! — воскликнул Айзенбаум, когда за гестаповцами закрылась дверь. — Можно было бы терпеть, хотя и с трудом, начальника алкоголика, дебошира и потаскуна! Но вы, Веберн, еще и преступник! Уголовный или политический — все едино! Я не стану этого терпеть, слышите!
— Я не преступник, — возразил Готтфрид. — А вам, кажется, хауптберайхсляйтер Малер уже дал исчерпывающий ответ. Точнее, категорический отказ в переводе.
— Но теперь дело приобрело иной поворот, Веберн. — прошипел Айзенбаум.
— Прекратите, — вмешался Алоиз. — Это могло быть что угодно: от штатной проверки до поклепа.
— Гестапо никогда никого не подозревает просто так! — Айзенбаум задрал нос. — Значит, вы дали повод! А я не желаю иметь с этим ничего общего! Ваш отец свел в могилу моего, а теперь вы решили заняться тем же самым! Я не позволю себя одурачить! Эта ваша идея с пушкой… Это…
— Что же это? — Готтфрид из последних сил старался казаться спокойным. — Измена? Саботаж? Намеренный подрыв военной мощи Империи?
— Я пока не знаю, — покачал головой Айзенбаум. — Но докопаюсь до ваших мотивов, Веберн.