— Почему он все еще жив? — требовательно спрашивал женский голос. Знакомый женский голос. — Мы с тобой поднимали этот же вопрос в прошлое воскресенье, сразу после твоей работы. Ты тогда пообещала это немедленно исправить. Сначала тебя приставили следить за ним, но очень быстро передали приказ ликвидировать. И что? Ты дважды его проигнорировала!
— Я не буду его убивать.
Второй голос, тихо, но твердо. Готтфрид вздрогнул: Мария!
— С Рольфом у тебя не возникало таких проблем. Или это потому, что ты не спала с ним?
— Прекрати!
— Не смей со мной так говорить. Ты всего лишь исполнительница. Как я посмотрю, плохая исполнительница. Он не должен был предоставить проект бомбы! Из-за тебя погибнут советские и американские граждане, Мария. Женщины. Старики. Дети. От провала одной такой маленькой дряни.
— Если бы ты его знала! — в голосе Марии послышались слезы.
— То что? — насмешливо переспросила первая.
Готтфрид наконец понял, где он слышал этот голос. У него снова вспотели руки — он вспомнил, с каким удивлением она посмотрела на него в понедельник, в приемной, посмотрела так, словно не ожидала увидеть, потому что его не должно было там быть. Она. Вальтрауд Штайнбреннер.
— Ты, кажется, не понимаешь, — продолжила Вальтрауд. — Ты не единственный наш агент. Всегда есть зараженные, и другие убийцы и разведчики. Только вот… Ты же понимаешь, что подписала себе смертный приговор? Подумай, Мария, ради чего ты на это идешь?
Готтфрид сполз по двери на пол, едва смог тихо поставить стакан на пол, закрыл руками лицо и беззвучно расхохотался. Он не мог остановиться, он затыкал себе рот, утирал слезы и смеялся, смеялся. Вот почему она выставила его. Вот где она пропадала в прошлое воскресенье, вот почему говорила такие странные слова. Вот почему убила его в кошмарном сне.
И сейчас Мария пыталась спасти его, зная, чем рискует. Готтфрид прекратил смеяться так же внезапно, как начал. Он вскочил и принялся одеваться. Они убегут. Хотя бы на самый край света. В пустошь — куда угодно. Где их не найдут, никогда не найдут. У него есть деньги, у Марии — оружие.
— Готтфрид, — дверь распахнулась и Мария вошла в комнату. И, судя по всему, удивилась, увидев его не в постели, а полностью одетого.
— Мария… Закрой дверь. Нам надо поговорить.
— Да, — она кивнула и поджала губы.
— Ты можешь ничего не объяснять. Я все слышал.
Она встрепенулась и бросилась к нему:
— Что? Что ты слышал?
— Твой разговор с Вальтрауд. Кто бы мог подумать, что она…
Готтфрида вдруг охватило жгучее разочарование. Он всегда тепло относился к Вальтрауд Штайнбреннер, даже несмотря на то, кто был ее мужем. А оказалось, она еще хуже этого гада!
— Какой Вальтрауд? — Мария потрясла головой.
— Женщиной, с которой ты говорила.
— Ее зовут не Вальтрауд. Она Россвайсс Беккер.
Готтфрид потер затылок — он не мог ошибиться! Никак не мог!
— Как она выглядит? — догадка осенила его — конечно, Вальтрауд не стала бы открывать Марии своего настоящего имени.
Мария задумалась — даже вертикальная складка пролегла меж бровей. А потом заговорила. Готтфрид слушал описание и понимал: он не ошибся. Он совершенно точно не ошибся. Россвайсс Беккер и Вальтрауд Штанбреннер — одно лицо. Красивое лицо с приметной родинкой над губой справа и тонким, едва заметным, причудливым шрамом на левом виске.
— Мы собираемся и убегаем, Мария!
— Нам некуда бежать, — она покачала головой. — Они найдут нас повсюду. Не одни, так другие.
— А мы попробуем! Надень что-нибудь удобное и собери немного вещей, скорее! Я помогу. Главное, не забудь пистолет и патроны!
Мария схватила объемистую сумку и принялась скидывать туда белье, деньги, документы, какую-то одежду.
— Оружие!
— Сейчас! — она отперла нижний ящик стола и достала оттуда пистолет, сунула себе за пояс брюк, коробки с патронами передала Готтфриду: — Распихай их по карманам!
— Так точно, — отозвался он. — Это все? Давай сумку! Вальтрауд ушла?
— Да, совершенно точно, — Мария покивала. — Куда мы пойдем, Готтфрид?
— Подальше отсюда, — бросил он. — У меня флюкваген, мы не пойдем, мы полетим!
Он открыл дверь и нос к носу столкнулся с Тило. Тот на сей раз сменил фрак, который, казалось, к нему прирос, на совершенно иное одеяние — темно-синюю форму. Рядом с Тило стоял давешний оберрайтунгсрат Фукс.
— И куда вы собрались посреди ночи, арбайтсляйтер Веберн? Еще и в такой компании? — Фукс смерил Марию взглядом с ног до головы. — Кажется, вы все негодовали, что вас не вызывают? Теперь дождались. Вещи сдайте.
— Я арестован? — неверяще спросил Готтфрид.
— Да, — Тило неприятно усмехнулся. — И вы, и фрау Мария Вальдес.
*
Готтфрид понятия не имел, где находилась камера, в которую его посадили. Серые, точно каменные стены, две ледяных кушетки, сияющие стальным блеском, два жестких стула, столик с инструментами. Впрочем, взять оттуда что-то он бы все равно не смог: все инструменты — а кровь стыла в жилах от одного только взгляда на них — были надежно спрятаны под стеклянный купол. Готтфрид был убежден — стекло бронированное. Он, конечно, не проверял. Но его и не тянуло.
С потолка на него смотрели два круглых глаза камер наблюдения, а над дверью скромно висел небольшой динамик. Настолько небольшой, что Готтфрид удивился — разве что усилитель был упрятан куда-то в стену, хотя стена казалась глухой. Или отнесен на значительное расстояние. Готтфрид понятия не имел, что из этого всего работает, но ставил на то, что динамик был всего лишь муляжом.
Руки Готтфрида были скованы наручниками, благо хотя бы не за спиной. Пока его никто не допрашивал, и он даже не мог сказать, сколько времени он провел в одиночестве.
Его очень занимала судьба Марии. Он отчаянно хотел ей помочь, но не представлял себе, что может сделать — запертый и скованный.
Наконец дверь с противным лязгом отворилась и на пороге появился Фукс.
— Итак, арбайтсляйтер Веберн, — он усмехнулся. — Что тут у вас… Зараженные. Содействие доктору Адлеру. Скажите, что вам известно о проекте “Сверхчеловек”?
Готтфрид неверяще покачал головой. Он-то думал, его обвиняют в хранении антипартийных материалов, как то дневник его отца, а выходила какая-то форменная чушь.
— Ничего, — он растерянно пожал плечами.
На лице Фукса отразилось разочарование.
— Пойдем дальше. На нижних уровнях, когда на вас и на оберайнзацляйера Берга напали зараженные, вы обещали им рецепт антирадина. Откуда он вам известен?
— Он мне не известен! — выпалил Готтфрид.
— Тогда отчего вы говорили, что знаете его?
— Да если бы вам угрожали такие страховидла, вы бы тоже пообещали им хоть ночной горшок фюрера принести!
— Не хамите, Веберн. И не поминайте фюрера всуе. Особенно, — он поднял взгляд на камеры, — здесь. Итак, вы утверждаете, что блефовали? — на лице Фукса заиграла странная улыбка.
— Так точно!
— Именно поэтому, согласно досмотру и описям у вас в лаборатории недостача реактивов, из которых можно синтезировать антирадин?
— Что, простите? — Готтфрид потряс головой, ощущая, что еще немного, и ледяной пот закапает с кончиков его пальцев.
— С чем вы работали в лаборатории? — гавкнул Фукс.
— Я вас не понимаю, — покачал головой Готтфрид. — Все отчеты сданы своевременно.
— Да, только вот согласно отчетам, вы не работали в таких объемах с источниками радиации, Веберн. Ваши отчеты и отчеты дозиметристов не сходятся. Не проясните ли вы ситуацию?
— Откровенно говоря… — Готтфрида трясло. По спине градом тек пот, челюсть сводило, но он старался удержаться из последних сил. — Нет. Я попросту ничего не знаю. И хотел бы ознакомиться с результатами расследования, которое вы проведете. Вы же, я надеюсь, проведете его? Это моя лаборатория.
Он почувствовал, что его тошнит. Еще немного — и его вывернет наизнанку прямо на и без того покрытый подозрительными разводами пол. Бурыми разводами. Не думать о том, что это просто кровь впиталась в серый камень, не выходило.