— Ты кажешься немного двинутой, уж прости, — без обиняков произнесла Хоуп. — Как давно ты живешь здесь?
— Несколько месяцев, — пожала плечами Ренесми. — Или лет. Я не считаю. А ты? Почему ты здесь?
— Примерно потому же, что и ты, — ответила юная ведьма. — Моя семья — та еще кучка безумных и одержимые властью кровососов с тысячелетней историей, вся суть которой сводится к тому, как нужно правильно заводить врагов. Мне девятнадцать, и за эти годы меня пытались убить раз эдак… Миллиард, наверное. Я тоже прячусь, и больше даже не от врагов отца, а от него самого — потому что жить по его правилам это все равно, что добровольно запереть себя в склепе. Плюс, я изучаю здесь магию — у меня свой наркотик. Для тебя — кровь, для меня — колдовство.
— Хочешь, поделимся? — спросила Ренесми так просто, словно они говорили о погоде. — В нас обеих довольно и крови, и магии…
Зубы у нее оказались острыми, словно бритвы, и Хоуп понравилось то ощущение, которое она испытала, когда клыки Ренесми вонзились в ее шею — было больно, и было щемяще-приятно.
— Это все из-за моего яда, — шепнула ей Ренесми. — Во второй раз будет еще приятнее.
Она не обманула — с каждым разом становилось все лучше и лучше, и состояние эйфории затмевало даже жуткую анемию: Ренесми не умела, или же не хотела останавливаться вовремя, она всегда брала много, и ее золотисто-янтарные глаза превращались в черные бездны, окаймленные алым.
Хоуп брала ее магию, ее жизненную силу, чтобы восстановиться — вот только Ренесми отдавала куда неохотнее, чем брала, ей всегда удавалось каким-то образом блокировать доступ для Хоуп и выделить ей лишь минимум.
— Ты так убьешь меня, — вяло обвиняла ее Хоуп.
— Да, наверное, — соглашалась Ренесми со свойственной ей отстраненностью. — Но разве ты сама не говорила, что оно того стоит? Никто не любил тебя так, как я, и никто не полюбит. Никто не будет ценить тебя так же, как я.
— Иногда мне кажется, что ты любить не умеешь, только ж а ж д а т ь. — шептала Хоуп устало.
— Для меня это и есть высшая степень проявления любви, глупенькая, — улыбалась Ренесми и тянулась ее поцеловать, но каждая ее нежность неизменно заканчивалась блеском смертельно опасных клыков.
Хоуп Майклсон медленно, но верно умирала в объятиях своей первой любви — в Непале, где ее отец не мог отыскать ее благодаря магическим щитам, которые она наложила.
Смерть была близко, и смерть была прекрасна — со спутанными рыжими волосами и кожей, которая под солнцем сверкала словно бриллиант.
========== Белла Свон/Элайджа Майклсон. TwilightSaga/TO. ==========
[AU, в котором Хейли — женщина Клауса, никаких романтических отношений с Элайджей нет. Таймлайн для Древних — первый сезон, но Фрейя здесь изначально уже с ними, она, как и Клаус, является гибридом: первородная вампирша-ведьма. Для Беллы таймлайн где-то в первой части «Рассвета», она беременна, но уже не с Эдвардом]
Изабелла — Белла, как сама она попросила называть ее, — была находкой Хейли.
Вообще-то, прежде Элайджа не замечал за женщиной Клауса тяги к благодетели или какой-либо благотворительности, но, видимо, беременность сделала волчицу более мягкой и сострадательной. Наверняка немаленькую роль сыграло и то, что Белла так же находилась в положении — вот только в отличие от пышущей здоровьем Хейли выглядела она весьма плачевно.
Странно, но именно Элайджа был тем, кто оказался против того, чтобы дать приют в их доме незнакомке — не вечно подозрительный параноик Клаус, а самый благородный и отзывчивый из Майклсонов: так уж вышло, что в последнее время в Новом Орлеане всюду скрывались враги первородных, способные на любые подлости и низости, и быть беспечным и добрым старший из Майклсонов не мог себе позволить.
— На кону может быть жизнь вашего еще не рожденного ребенка, — хмуря брови, произнес Элайджа, когда Хейли объявила, что ее новая подруга останется с ними, поскольку нуждается в серьезной помощи, которую ей в силах обеспечить лишь Фрейя. — Не слишком ли опрометчиво впускать в свой дом чужака?
— Я тоже когда-то была чужаком, — упрямо возразила на это Хейли. — Мы не можем бросить ее, Элайджа. Она погибнет, как и ее дитя, вероятно. Ты видел, в каком она состоянии?
— Ее состояние сложно не заметить, — не мог не признать Элайджа, — Но это не наша вина. Где те, кто ответственен за то, что с ней происходит?
— Отвернулись от нее, — помрачнев, проговорила Хейли в ответ, и следующие слова ее были пропитаны горечью: — Вампиры умеют сначала очаровывать, а затем превращать твою жизнь в кромешный ад. Все мы это знаем, ведь так?
— И все же, — мягко возразил старший Майклсон, — Это не мы плохо обошлись с Изабеллой Свон. Мы не можем отвечать за действия других вампиров.
— Да брось, Элайджа, твое занудство просто зашкаливает сегодня, — лениво подал голос доселе молчавший Клаус. — Белла Свон останется, и Фрейя спасет ей жизнь. Ну, или хотя бы попытается — все сложно, как я понял по ее словам. Ты ведь сам призывал меня стать лучше, добрее и все такое. Хейли нужна компаньонка, и Белла идеально подходит на эту роль — она тоже вынашивает особенное дитя, тоже находится в постоянной опасности… Девочкам будет о чем поговорить!
— Ты отвратительно беспечен, брат, — со свойственной ему чопорностью укорил Элайджа Никлауса.
— Белла остается, — с нажимом повторила Хейли, и Клаус лишь притворно-извиняющеся развел руками в стороны: мол, ты ее слышал, брат.
— Что ж, будь по-вашему. Но я не спущу с нее глаз, — заключил Элайджа, недовольный исходом этой беседы, но не опустившийся до открытой демонстрации этого недовольства.
*
Белла была бледна, измучена и несчастна — она совершенно точно страдала не только физически (дитя, которое она вынашивала в своем чреве, буквально круглые сутки пыталось убить ее, пусть и неосознанно), но и морально. Ее душа была изранена, а сердце разбито — столько боли было в ее шоколадных глазах, столько страха и отчаяния, что скрыть это было попросту невозможно.
Он следил за ней украдкой — за их с Хейли совместными прогулками по саду, за тем, как подолгу они беседовали во внутреннем дворике дома и делились своими мечтами и опасениями по поводу будущего, и с течением времени Элайджа убеждался, что Изабелла Свон совершенно точно не враг ни для Хейли, ни для Майклсонов, ни для кого-либо еще.
Так же, украдкой, он узнал и ее историю — воссоздал из обрывков услышанных разговоров, из ночных кошмаров Беллы, которые заставляли ее во сне повторять одно и то же имя (ее спальня находилась неподалеку от его собственной, а вампирский слух остр, словно бритва), а что-то позднее она рассказала ему уже сама.
Жизнь Беллы Свон походила на волшебную сказку, когда она встретила Эдварда Каллена — прекрасного, загадочного и необъяснимо притягательного парня, который похитил ее девичье сердечко и в свою очередь полюбил ее тоже. Затем началась фантастика с элементами ужасов: когда выяснилось, что Эдвард — вампир, как и вся его семья, а ее лучший друг Джейкоб — оборотень. Белла прошла через многое ради своей любви и возможности быть рядом с Эдвардом, не раз она оказывалась на волосок от смерти, не раз осознавала, что разумнее и безопаснее ей забыть вампира, но разве сердцу прикажешь? В конце-концов, Изабелла вышла за Эдварда замуж, и была безгранично счастлива, но ровно до тех пор, пока не выяснилось, что она ждет ребенка.
Эдвард Каллен, тот самый, ради кого она отреклась от своей прошлой жизни и в будущем планировала принять вечность, внезапно воспринял эту новость весьма агрессивно: он сказал, что у вампиров их вида не может быть детей, ибо они мертвы во всех смыслах. Их физические оболочки выглядят такими живыми и настоящими, но в жилах не струится кровь, сердца не бьются, и никакие физиологические процессы не происходят. Такие вампиры, как они — это ожившие мраморные статуи, прекрасные и неспособные к размножению никаким иным способом, кроме как через укус.