Он практически не помнил того, что происходило потом, после нелепой схватки. Лишь обрывочные воспоминания, словно всполохи неровно горящей возле изголовья его кровати свечи, всплывали в памяти.
Шероховатые руки, покрытые сетью старческих морщинок, меняют повязку, скрывающую его рану. От ткани, пропитанной какой-то мазью, разит так, что мальчишка забывает даже как дышать, чем, судя по всему, до смерти перепугал мейстра.
Но практически сразу руки мейстра сменяются мягкими девичьими ладошками, мягко скользящими вдоль его изуродованной груди. Рыжие кудри, в которых запутался неровный свет свечи, скрывают ее лицо, когда она склоняется к нему, ласково касаясь губами и покрывая поцелуями его лицо.
– Кет… – Петиру кажется, что он кричит, хотя с его губ не слетает ни слова.
Его попытки сложить эти картинки в единое целое прерываются обрывками разговора, которые долетают до него.
– Сколько ему еще нужно, чтобы окончательно стать на ноги? – голос старика Хостера он не спутает ни с одним другим голосом.
Надо же… Талли сам лично пришел поинтересоваться тем, как чувствует себя его воспитанник, который оказался недостойным оказанной ему чести. Губы юного Бейлиша вновь кривятся в едкой усмешке, тонкая корочка, покрывающая их лопается, оставляя во рту металлический привкус сочащейся крови.
Он не слышит, что отвечает мейстер, но следующий вопрос Хостера, прозвучавший, словно гром среди ясного неба, все же помогает Петиру сложить воедино хотя бы несколько кусочков из тех обрывков, которые крутятся в его голове:
– Надеюсь, Лиза больше не появлялась здесь?
Он пытается перевернуться, но ему это не удается, срывая с растрескавшихся губ лишь очередной стон, от чего говорившие замолкают и, судя по шагам, старик Талли, покидает башню, оставляя мейстра наедине с его подопечным.
Лорд Харренхолла щуриться, когда в глаза бьют солнечные лучи, в кои веки проникшие сквозь пелену тяжелых зимних туч за окнами Винтерфелла. Он чувствует, как его сердце все еще бешено колотиться, пытаясь найти нужный ритм после сна. Лиза… Казалось, что все это было совсем недавно.
Но все это практически сразу тает, словно мираж, стоило его руке, мягко коснуться той, которая сейчас безмятежно спала рядом, положив голову на его плечо и опутав своими объятьями. Рыжие волосы, наследие Талли, разметались по белоснежному белью, горели в солнечных лучах. Одного взгляда на лицо Сансы, такое умиротворенное и спокойное, словно не было ничего из того, что уготовила ей судьба, было достаточно, чтобы губы Бейлиша тронула улыбка.
Наверное, впервые за многие годы, именно рядом с ней он чувствует себя живым. Он знает, что им еще многое придется пережить, чтобы заполнить ту пустоту, которая поселилась внутри каждого из них, но теперь он точно знает и другое – теперь она его, а он – ее, и это никому не под силам изменить.
Он плавно скользит пальцами по белоснежной коже на плече Сансы, очерчивает контур ключиц, чувствуя, как ее тело откликается на его прикосновения легкой дрожью. Склоняясь, Бейлиш бережно касается губами ее лба, чтобы тут же потеряться в ее глазах, еще сонных, походивших на речную гладь, поддернутую утренним туманом. Он проводит пальцем по ее губам, еще припухшим после вчерашней ночи, чтобы тут же накрыть их поцелуем, чувствуя, как она тут же откликается на него, все еще застенчиво, неумело.
От прикосновений ее пальчиков, скользящих по его груди, спускавшихся вдоль шрама все ниже, сбивается дыхание, а кровь гулко стучит в висках. Седьмое пекло! Он никогда не думал, что кому-то удастся заполнить ту пустоту, которая уже много лет стала его вторым я, что рядом с кем-то он вновь будет тем Петиром, который, казалось давно уже умер, еще тогда, когда его, еще до конца, не отошедшего от встречи со старковским мечом, отправили в Персты, лелея надежду на то, что больше никогда не услышат о нем. Но у богов, что старых, что новых, было своеобразное чувство юмора.
Когда-то давно он бы рассмеялся в лицо тому, кто сказал бы ему о том, что от одного взгляда на Сансу, так похожую на свою мать, и которая, в другом мире, могла бы быть его дочерью, его будет охватывать лишь одно желание – желание сделать ее своей, чувствовать, как она дрожит в его руках, едва слышно выдыхая его имя, в тот миг, когда ее тело выгибается, охваченное рвущемся наружу наслаждением. Но сейчас… сейчас все было по-другому. Сейчас все казалось правильным.
Он знал, что его чувства к рыжеволосой пташке, с хриплым стоном, выгнувшейся навстречу его губам, коснувшимся белоснежной кожи на ее шее, оставляя едва заметный след, чтобы тут же скользнуть дальше, станут его слабостью, но упорно гнал от себя эти мысли, позволяя желанию полностью овладеть им.
Не обращая абсолютно никакого внимания на доносившиеся из-за двери звуки, явно дававшие понять, что замок просыпаясь оживает, Бейлиш мягко сжимает ладонью упругую грудь Сансы, чтобы тут же скользнуть большим пальцем по острому соску, чутко отреагировавшему на ласку. Его губы трогает едва заметная усмешка, когда она закусывает свою, стараясь сдержать рвущийся стон, подаваясь вперед неосознанно выдавая желание получить больше, несмотря на то, что в бездонных синих глазах плещется страх от осознания того, что они могут быть услышаны. Играя пальцами с затвердевшей горошиной соска, то несильно сжимая, то тут же плавно проводя по нему подушечками пальцев, мужчина хрипло выдыхает:
– Разве ты не этого хотела, Санса?
А в следующее мгновение его пальцы уже проходятся по мраморной коже волчицы, вырисовывая на ней замысловатые узоры, медленно спускаясь все ниже. Ее дрожь, которую она так старается унять, закушенная почти до крови губа, когда она в очередной раз пытается сдержать хриплый стон, то, как она, в какой-то момент не выдерживая, зажмуривается, подаваясь навстречу его пальцам, уже коснувшимся влажного тепла между ее ног, лишь еще больше распаляют его.
Лорд Харренхолла плавно скользит губами по белоснежной коже на ее шее, едва слышно продолжая:
– Ты ведь тоже хотела этого. Давно, еще в Орлином гнезде, когда лгала Лордам Долины, – его пальцы медленно двигаются внутри ее лона, заставляя в какой-то момент, отбросив все, что сдерживало ее, всхлипнув, податься бедрами навстречу этим плавным движениям, насаживаясь глубже.
Долго, слишком долго он наблюдал за ней, чтобы видеть то, чего не видели либо не желали видеть другие. Но, если в Королевской гавани, перед ним был лишь растерянный ребенок, рыжеволосая девочка, хрупкая пташка, доверчиво смотревшая в лицо своих мучителей, то в Орлином гнезде, она заставила его посмотреть на себя совершенно иначе, изящно обводя вокруг пальца Лордов Долины, принимая его сторону.
Медленно, растягивая эту сладкую пытку, он скользит пальцами у нее внутри, изредка задевая ее клитор, заставляя, забывая обо всем и уже не сдерживая рвущиеся из груди стоны, выгибаться, впиваясь в его запястья. Ему было плевать на то, что кто-либо из обитателей этого промерзшего до основания замка, может услышать их. Едва заметная усмешка трогает губы Пересмешника, когда он представляет себе лицо бастарда, которому не в меру любопытные слуги, конечно же, поведают о том, что слышали, добавив от себя парочку деталей, дабы приукрасить свой рассказ. Скрывая эту усмешку, он склоняется к извивающейся под ним волчице, чтобы тут же скользнуть языком по ее груди. Ни на мгновение не останавливаясь, он кончиком языка проводит по острым соскам, вбирает их губами, несильно прикусывает, чтобы тут же вновь коснуться их языком, заставляя рыжеволосую метаться по кровати, практически умоляя прекратить эту пытку.
Лишь когда Санса замирает, прижавшись к его руке и широко распахнув глаза, готовая поддаться тому, что рвется изнутри, ища выхода, Пересмешник останавливается, не заканчивая того, что начал. Уголки его губ дергаются, а в глазах, затуманенных желанием, вспыхивают лукавые огоньки, когда она со всхлипом подается вперед, моля о продолжении.
Он медленно выводит пальцы, чтобы тут же расположиться между ее ног. Но в последний миг медлит, словно ждет чего-то. А потом, склоняясь, тихо выдыхает, практически касаясь губами ее ушка: