Смертельный удар? Эта мысль заставила Арама замешкаться. Вправду ли йети непременно нужно убить?
Араму немедленно вспомнилась виверна Один Глаз. Ведь поначалу они с Клоком и ее сочли всего-навсего чудищем, которое нужно убить, чтобы остаться в живых, но после обнаружили, что она – мать троих детенышей, захваченных ограми, чтобы принудить ее служить любым капризам Гордока. В конце концов Арам сумел найти способ спасти детенышей и объединиться со Стариной Один Глаз против общего врага.
То было одним из любимых наставлений Грейдона Торна, повторявшееся раз за разом в сотне различных вариантов, но неизменно сводившееся к одному: в любом живом существе можно найти нечто сто́ящее, нечто драгоценное.
И это подтвердилось на деле: разве не так вышло с гноллами? Впервые увидев стаю гноллов, Арам определенно счел их не более чем монстрами. А теперь он считал гнолла одним из лучших друзей!
А если мудрость отца применима к вивернам и к гноллам, нельзя ли применить ее и к йети?
– А мы уверены, что йети – наши враги? – осторожно спросил он.
Сивет закатила глаза к небу. И даже задрала к небу голову.
– Конечно, йети – враги гноллов, глупый мальчишка! – пропищала она. – Йети убивают гноллов!
С этими словами она взглянула на Макасу, свою новую героиню, ожидая одобрения в адрес своего ругательства.
Макаса поморщилась. Похоже, ее раздирали надвое противоречивые чувства. Скорее всего, она вовсе не возражала против того, что Арама назвали «глупым мальчишкой» – тем более, что его вопрос и ей должен был показаться на удивление абсурдным, поскольку она-то видела потенциального врага в любом живом существе, независимо от его вида, не делая исключения и для людей. (Да, для Макасы Флинтвилл все на свете были равны, как и для Грейдона Торна, только на свой лад: Грейдон видел во всех вокруг потенциальных друзей, а Макаса – потенциальных врагов.) Но, кроме этого, она принципиально не выносила закатывания глаз: Арам из личного опыта знал, насколько это выводит ее из себя.
Поэтому, пока Макаса сердито хмурилась в поисках ответа, он продолжал настаивать на своем:
– Да, йети убивают гноллов. Но разве гноллы точно так же не убивают йети? Если убийства с обеих сторон прекратятся, то, может быть…
– Убийства не прекратятся, – сказал Клок, рассеянно почесывая за ухом свободной лапой. – Убийства никогда не прекращаются.
В голосе юного гнолла не было ни печали, ни радости. Он просто констатировал очевидный для него факт.
Но Арам смотрел на вещи иначе. По крайней мере, с некоторых пор. Он рассказал об уроках отца. Припомнил Старину Один Глаз. Описал отцовскую встречу с матриархом стаи Лютохвостов.
Клок заворчал, неохотно признавая его правоту. Но Сивет слушала, недоверчиво разинув пасть.
Арам полез в задний карман штанов за блокнотом, чтобы показать маленькой гноллке добрую магию на его страницах. Увидев общность существ разных видов, почти все на свете начинают смотреть на вещи под новым углом. (Во всяком случае, раньше это неизменно работало!) Однако Макаса придержала его руку.
– А что «драгоценного» ты мог бы найти в Гордунни? – спросила она.
Это вмиг сбило Арама с толку. Он покопался в голове, но так и не смог отыскать в кровожадных обычаях огров ничего стоящего.
Беспомощно раскрыв рот, он поднял взгляд на сестру и, к собственному удивлению, увидел в ее глазах искорку доброты.
– Тебе не спасти всех и каждого, Арам, – мягко сказала она. – К тому же, не каждого и стоит спасать.
Арам невольно кивнул, соглашаясь с ней, и тут же разозлился на себя за это согласие. Однако возразить на аргумент Макасы было нечем, и это его здорово опечалило.
Именно в этот момент Сивет захихикала, смеясь над убитым видом и поверженными идеалами Арама, заставив его, в свою очередь, ненадолго задаться вопросом, стоит ли спасать именно эту заносчивую гноллку.
Ответ на этот вопрос не заставил себя ждать.
Довольно скоро Клок повел их вдоль узкого, как лезвие ножа, гребня холма, укрытого от взглядов кольцом высоких сосен. Гребень огибал укромный каньон, узкий, однако глубокий, скалистый, но довольно зеленый. Должно быть, тысячелетия назад могучая река проточила в граните узенькую расщелину. Потом расщелина превратилась в ущелье, а ущелье – в каньон. Ныне от реки остался лишь узкий безымянный ручеек, журчавший на дне каньона далеко внизу. Все это послужило угрюмому Араму еще одним доказательством, что все на свете меняется – даже, казалось бы, столь постоянные вещи, как скалы или могучие реки… не говоря уж о его отношении к урокам отца.