Она хотела накричать на него, но из ее рта вырвался лишь жалкий стон, когда очередная схватка стянула ее живот.
— Больно. Боги, как больно, — ахнула она, вся дрожа. Джон начал разминать ее поясницу основанием ладони. Облегчение было минимальным, но все равно не лишним, и она уткнулась лицом в его плечо.
— Скоро все закончится, — пробормотал он утешительно. Она могла только стонать, зажмурив глаза, когда очередная волна боли сотрясла ее. Она ощутила напряжение глубоко в тазу, тяжесть между ног.
Она застонала, сжимая его руку.
— Я думаю, что мне нужно тужиться. — Он помог ей лечь на спину, и Хики подложила под нее свежие простыни. Дэни подняла колени к груди, пока Хики схватила ее ногу, Джон вторую. Когда ее охватила новая схватка, она напряглась.
— Тужься, кхалиси, — приказала Хики, давя на ее стопу. Джон делал то же самое, и Дэни вложила все силы, что были, из нее вырвался грудной рык, пока ее дыхание и силы не иссякли. Ее ноги дрожали, и она обмякла на кровати, утомленная.
— Снова, — сказал Джон, но она замотала головой. — Снова. — Служанка кивнула ей, и обнажив зубы, Дэни привстала на локтях, чтобы тужиться, крича, пока ее энергия не иссякла вновь.
— Тужься, — приказал Джон.
— Я не могу, — задохнулась слезами она. Ей казалось, что ничего не изменилось. — Я не могу. Слишком больно.
— Можешь. И будешь. А сейчас тужься.
И она тужилась, потому что у нее не было иного выбора. Она тужилась и кричала, и корчилась в агонии. С нее тек пот, увлажняя ткань под ней. Джон не давал ей отдыхать, требуя, чтобы она тужилась с каждой схваткой, не важно, какой слабой она себя чувствовала.
Наконец, когда она подумала, что больше не выдержит, Хики сказала ей:
— Вот так, кхалиси. — На последней, мучительной схватке, Хики потянулась в нее и потянула. Дэни ощутила, что ее рвет на части, когда ребенок наконец выскользнул. Когда она увидел серого, окровавленного младенца в руках Хики, то всхлипнула от облегчения.
— Кто это? — спросила она, могла сквозь слезы и пот.
— Мальчик, кхалиси, — тихо ответила служанка. Ее лицо было белым, и Дэни было знакомо это выражение, но ей не хватало сил, чтобы дать ему определение, вспомнить, где она видела его или почему.
Джон встал и вытащил из ножен меч. Изумленная, Дэни, схватила его за руку, когда он потянулся к ребенку.
— Нет… Стой…
Стряхнув ее руку, Джон взял пуповину и перерезал ее резким движением клинка.
— Иди, — прогремел он, и Хики отошла от кровати.
— Что происходит? — спросила Дэни. — Почему он не плачет? Разве он не должен плакать?
Она пыталась сесть, но Джон уложил ее обратно.
— Отдыхай, Дэйенерис.
— Мой ребенок…
Она смотрела, как Хики опустилась на колени на пол, осторожно опуская ребенка на приготовленный пеленки. Его хрупкое маленькое тело выглядело вялым. Неподвижным.
Нет. Это не может произойти, только не снова.
— Ты истекаешь кровью, — просто сказал Джон, так спокойно, что она не сразу поняла, что он говорит с ней.
Моргнув, она посмотрела на его. Ее голова закружилась от движения. Внезапно она ощутила, что устала до мозга костей.
— Что?
В дверь постучали, и Джон разрешил гостю войти. С некоторым усилием Дэни повернула голову и увидела, что к ней подходит Красная Женщина. Ее охватила паника, осознание затрепетало в уголке разума.
— Что ты здесь делаешь? Убирайся!
— Я послал за ней, — ответил Джон. Дэни уставилась на него в шоке.
— Я не хочу, чтобы она была здесь! Отошли ее!
Когда Красная Женщина остановилась у края ее постели, Дэни снова попыталась сесть, но рука Джона, лежавшая на ее груди, толкнула ее вниз. Она задергалась, пытаясь вырваться.
— Отпусти меня! Пожалуйста! — завыла она. — Где мой ребенок? Где он?
Резкий крик пронзил воздух. Дэни обмякла, всхлипывая от облегчения. Он был жив. Ее сын был жив.
— О, пожалуйста, пожалуйста, дай его мне. Я нужна ему.
Хики встала, ребенок был закутан в одеяльце в ее руках, но, когда она повернулась, то взвизгнула от страха.
— Кхалиси!
Джон забрал у служанки ребенка, качая его в своих руках. Хики метнулась к кровати Дэни, когда он начал плакать.
— Дай мне подержать его, пожалуйста. Дай мне подержать нашего сына, — умоляла она Джона, по ее щекам текли горячие слезы.
Но он проигнорировал ее, очарованный ребенком в своих руках. Дэни пытаясь дотянуться до него, но ее руки были тяжелыми. Все было таким тяжелым, прижимая ее к постели. Ее лицо было липким от сохнущего на коже пота. Внезапно, ее начало трясти; почему ей стало так холодно?
Ее служанка опустилась на колени между ее ног, вытаскивая из-под нее простыни; они были насквозь мокрыми, ярко-красными. Бедра Дэни были скользкими, на постель равномерно, не прекращаясь, текла кровь.
— Кхалиси, — прошептала Хики, широко распахнув глаза.
Наконец, Дэни поняла их испуганное выражение.
— Отойди, — сказал ей Джон.
— Но…
— Я сказал, отойти, — закричал он. Его рык был таким громким, таким пугающим, что даже Дэни подпрыгнула. Она вспомнила огромного белого зверя, с клыками длиной с ее пальцы, и глазами, такими же яркими, как испачканные кровью простыни. Она начала молча плакать, и Хики отползла с постели.
— Что происходит? — снова спросила Дэни, но даже несколько слов показались ей неподъемными. Страх сжал ее в своих челюстях. — Джон?
Он наконец посмотрел на нее, прижимая их ребенка к груди.
— Ты умираешь, Дэйенерис.
Да.
Она умирала; теперь она это понимала. Он чувствовала свое сердцебиение, медленное и слабое. Ее зрение затуманилось. Она потянулась к нему.
— Пожалуйста… — Он уставился на нее, не тронутый и недвижимый, и ее рука бесполезно упала. Она не могла перестать дрожать.
— Ты чувствуешь холод, Дэйенерис? — спросил он, его голос был удивительно нежным. Она чувствовала его. — Холод — это худшая часть.
Теплая рука коснулась ее лица. Она повернулась, ища успокоения в эти последние мгновения. Мама? — подумала она на секунду.
Но это был Красная Женщина.
— Gaomagon daor sagon zūgagon, — пробормотала она, ее алые глаза сияли неестественным огнем. Не бойся.
Дэни больше не могла держать глаза открытыми. Тьма поглотила ее, и голос Красной Женщины следовал за ней вниз, вниз, вниз:
— Kessa mīsagon ao.
Он защитит тебя.
И затем все исчезло.
***
Открой глаза.
Тьма была всепоглощающей. Живой, дышащей. Окруженная ею, она чувствовала повсюду пульс. Соблазняющий ее. Успокаивающий. Было бы так просто сдаться и остаться.
Открой глаза, Дэйенерис.
Тьма знала ее имя. Она открыла глаза — или думала, что открыла, но тьма осталась. Бесконечная. Безграничная. Без выхода.
Затем появилась белая точка. Маленькая, едва видна, но растущая, увеличивающаяся.
Волк.
Он подошёл ближе, становясь все больше, больше любого виденного ею волка. Его глаза сверкали красным, но они были знакомыми ей. Он остановился впереди нее и лег на живот. У ее ног он положил сердце: окровавленное и бьющееся.
Он смотрел на нее, наблюдая и ожидая, с мокрой от крови мордой. Внезапно Дэни осознала свое тело, там, где заканчивалась тьма, и начиналась она сама. Она села на колени и потянулась к предложенному, обхватив сокращающееся сердце руками. Он стучало в такт с окружавшей ее тьмой, теперь стук был громче, отдаваясь в ее ушах.
Ее охватил голод, острый и сосущий, и она с готовностью поднесла сердце к губам, впиваясь в жесткие мускулы и жилы зубами. Из ее рта потекла кровь, по ее подбородку, пока она жевала и жевала, и жевала. Наконец, она сглотнула. Затем откусила вновь и вновь, и вновь, пока ее руки не оказались пусты, а живот полным.
Волк встал и сверкнул зубами. Откинув голову назад, он завыл.
Наконец ее глаза открылись, легкие сократились с глубоким, болезненным вздохом. Дэни согнулась, пока болезненный кашель сотрясал ее тело. Глаза слезились, замыливая зрение. Ее горло и нос горели от желчи, ее кашель превратился в рвотные позывы, желудок бунтовал. Она не могла видеть, не могла дышать.