Каким будет бизнес будущего, когда технологические сети и рынки позволят людям выбирать, когда и сколько они хотят работать? Каким будет образование будущего, когда обучение по запросу превзойдет традиционные высшие учебные заведения в поддержании актуального уровня квалификации? Какими будут средства массовой информации будущего и будущая общественная жизнь, когда алгоритмы начнут решать, что нам смотреть и читать, делая свой выбор исходя из того, что принесет наибольшую прибыль их владельцам?
Какой будет экономика будущего, когда разумные машины смогут делать все больше и больше работы за людей или же работа будет выполняться только профессионалами в тандеме с этими машинами? Что будет с рабочими и их семьями? И что будет с компаниями, которые зависят от способности потребителей покупать их продукцию?
Когда человеческий труд рассматривается просто как расходы, которые необходимо сократить, это приводит к ужасным последствиям. По данным компании McKinsey Global Institute, от 540 до 580 миллионов человек – от 65 до 70 % семей в 25 развитых странах – имели доходы, которые снизились или остались на неизменном уровне в период с 2005 по 2014 год. В период с 1993 по 2005 год в аналогичной ситуации оказались менее чем 10 миллионов человек – менее 2 %.
За последние несколько десятилетий компании приняли сознательное решение повысить зарплаты руководителей и «суперзвезд» до немыслимых размеров, в то время как зарплата обычных работников рассматривалась как расходы, которые нужно минимизировать или сократить. В настоящее время топ-менеджеры США получают в 373 раза больше среднего работника, тогда как в 1980 году они получали лишь в 42 раза больше. В результате того выбора, который мы сделали как общество, относительно того, как распределить плоды экономического роста и повышения производительности за счет внедрения технологий, разрыв между богатыми и бедными значительно увеличился, а средний класс практически исчез. Недавно опубликованное исследование экономиста Стэнфордского университета Раджа Четти показывает, что для детей, родившихся в 1940 году, вероятность того, что они будут зарабатывать больше, чем их родители, составляла 92 %; для детей, родившихся в 1990 году, этот шанс снизился до 50 %.
Снижая заработную плату, предприятия влияют на потребительскую экономику, поощряя людей брать кредиты: в Соединенных Штатах задолженность домашних хозяйств составляет более 12 триллионов долларов США (80 % ВВП в середине 2016 года), а задолженности студентов составляют 1,2 триллиона долларов США (при наличии более семи миллионов заемщиков, нарушивших свои обязательства). Мы также использовали правительственные субсидии, чтобы сократить разрыв между человеческими потребностями и тем, что фактически предоставляет наша экономика. Но, конечно, более высокие государственные субсидии должны оплачиваться за счет более высоких налогов или за счет более высокого государственного долга, и то и другое малоприятно и заводит в политический тупик. Это неминуемый путь к катастрофе.
Тем временем, в надежде, что «рынок» обеспечит рабочие места, центральные банки вливают все больше денег в систему, уповая на то, что это каким-то образом разблокирует инвестиции. Но их надежды не оправдываются: корпоративные прибыли достигли максимума, невиданного с 1920-х годов, а корпоративные инвестиции сократились, и более 30 триллионов долларов находится в пассиве.
Магия рыночной торговли не работает.
Мы переживаем очень опасный момент истории. Концентрация богатства и власти в руках мировой элиты разрушает власть и суверенитет национальных государств, в то время как охватывающие весь мир технологические платформы позволяют контролировать при помощи алгоритмов фирмы, учреждения и общественность, определяя и образ мышления миллиардов людей, и то, как делится экономический пирог. В то же время неравенство доходов и темпы изменения технологий формируют реакцию масс, включающую неприятие науки, недоверие к институтам власти и страх перед будущим, что еще больше препятствует решению проблем, которые мы создали.
У этой ситуации есть все отличительные черты классической коренной проблемы.
Такие проблемы отсылают нас к идеям эволюционной биологии, утверждающей, что для любого организма существует фитнес-ландшафт, количество экологических ниш в его фазовом пространстве. Так же как у природного ландшафта, у фитнес-ландшафта есть пики и долины. Проблема заключается в том, что вы можете добраться от одного пика – так называемого локального максимума – до другого, только спустившись обратно вниз. В эволюционной биологии локальный максимум может означать, что вы становитесь одним из долгоживущих стабильных видов, не меняющихся в течение миллионов лет, или это может означать, что вы стали вымирающим видом, потому что не можете приспособиться к изменившимся условиям.