Вербовка в звездный флот показалась ему решением. Он доказал, что сноровки у него — хоть отбавляй, да и должная техническая подготовка имеется. Моральных терзаний Мин не испытывал, теперь его противник получил возможность стрелять в ответ. Дойнос быстро поднялся по служебной лестнице, набирая очки и продвигаясь в чинах. Через год он уже ходил в лейтенантах, а вскоре после этого радостного события его временно произвели в бревет-капитаны. Будущее обещало быть безоблачным…
… до трагедии на Граване IV. В засаде на необитаемой планете, которая никому и даром была не нужна, погибла вся эскадрилья, кроме Мина. На карьере осталось пятно, которое Дойнос и не надеялся счистить. А в душе образовалась такая рана, что он даже и не задумывался о возможности ее залечить..
Мин поднял забрало шлема, прижал ладонь к глазам. Он не хотел ни вспоминать, ни думать о Граване. И не мог позволить забыть. Мин сражался с собственной памятью, как с врагом. Если не воевать, мысли никогда не оетавят его в покое. А еще необходимо помнить о самоконтроле, чтобы никто не заметил его слабость.
Дойнос посмотрел на поля вечной мерзлоты, которые проносились под брюхом машины, уныло подмигнул собственному отражению в колпаке кабины. Он потерял подчиненных, товарищей и друзей. Он потерял эскадрилью, ее распустили, хотя приказ звучал глупо — распускать было некого. Он потерял даже рассудок и чуть было действительно не загремел под присмотр санитаров и психиатров.
С новыми товарищами ему повезло; несмотря на его отчаянное и порой героическое сопротивление, им удалось выдернуть Мина из объятий черной депрессии. Они заставили его взглянуть на жизнь как на нечто привлекательное, вынудили снова думать о настоящем, а порой и о будущем.
Мин Дойнос опустил светофильтр на лицо и уставился на приборы. Если сейчас он с разгона врежется в склон холма, о будущем придется забыть.
Ладно, все хорошо. Перед ним два пути… если предположить, что его не убьют раньше, чем он пойдет по одному из них, О первом пути он постоянно думал с тех пор, как лишился эскадрильи. Можно перевестись в разведку, а можно и вовсе уволиться, чтобы ничего не мешало выслеживать тех, кто виноват в гибели его пилотов.
Инири форж права. Жажда мести — неодолимый стимул. Желание отомстить, мечта о справедливом возмездии никогда не покидали Дойноса. Он просыпался, и они ждали его, напоминали о себе, пока он был на службе, и приходили пожелать доброй ночи, когда он ложился спать. А когда им этого было мало, они навешали Мина во сне. Дойнос знал: если ему доведется отыскать тех, кто виноват в его бедах, увидеть их в рамке прицела лазерных пушек или снайперской винтовки, он-спустит курок или нажмет на гашетку, не мучаясь угрызениями совести, без колебаний и малодушия. Чего бы ему это ни стоило.
Даже жаль, что два главных действующих лица уже мертвы. Адмирал Апвар Тригит спланировал операцию. Лейтенант Тара Петотель обеспечила его необходимыми данными. Петотель умерла на борту «Неуязвимого», сам Тригит отправился на тот свет чуть попозже, когда решил сбежать с гибнущего корабля, но по дороге наткнулся на Дойноса.
Но оставались другие. Имперские оперативники, которые снабдили Петотель документами и легендой для проникновения в штаб флота. И те, кто гарантировал ей безопасный переход из контролируемого Новой Республикой пространства до «Неуязвимого». Сто восемьдесят первая летная группа, которая теперь по непонятной причине служит военачальнику Зсинжу, тоже участвовала в той засаде. Список тех, кому придется умереть, очень длинный.
Но порой Мин не хотел становиться орудием смерти. Все чаще и чаще он принимался размышлять о второй дороге с перекрестка, на котором он прочно застрял. Он играл с этой мыслью с тех пор, как вышел из ступора. Остаться в армии, вновь построить карьеру, завоевать уважение и доверие — зажить собственной жизнью.
Его любила женщина по имени Фалинн Сандскиммер. Мин понятия не имел, испытывал ли он ответное чувство, не знал, сумеет ли он когда-нибудь вообще чтото чувствовать, кроме ненависти. Но Фалинн привлекала его, она заботилась о нем и напоминала, что Мин тоже может быть нормальным. В прямом смысле этого слова. Фалинн тоже погибла в сражении с «Неуязвимым» — до того, как Мин успел сказать ей, что, кажется, начинает в нее влюбляться… А теперь…
Мин посмотрел на приборы. Все истребители на радаре выглядят одинаково, но огонек, который обозначал «крестокрыл», летевший следом за Призраком-1, казался теплее и ярче других.
С Ларой они почти не разговаривали. Нельзя же считать задушевными беседами пару-тройку советов. Или одну совместную миссию, во время которой Мин спас Лару от похищения. Или треп в кают-компании и попойку на увольнительных.
Пусть они мало времени проводили вместе, зато Лара безраздельно царствовала в его мыслях. Умная, рассудительная, красивая… и скрытная: казалось, она не слишком привязана к жизни, которую бросила ради полетов. Двери, ведущие в детство на Альдивах, Лара держала накрепко запертыми на большой амбарный замок.
Кое в чем они с Ларой были похожи. Оба сторонились толпы, оба были отрезаны от прошлого, оба понятия не имели, как жить дальше. Мин сочувствовал девушке, понимал ее одиночество. Они были очень похожи.
Но если один из них не предпримет определенных шагов, ничего не получится. Лара так никогда не узнает, что он думает о ней и что чувствует.
Не знает и не должна знать, подсказал Мину внутренний голос. Не порть девушке жизнь, хватит того, что ты испоганил свою. Лучше разберись с собственными проблемами. Сделай решительный шаг. Уйди в отставку. Выследи врагов. Расплатись по счетам.
Вот так. Никого нельзя заставлять жить чужой жизнью. Подманить, дать надежду, а когда зов мести вновь раздастся в твоей голове, бросить. Лучше вообще не трогать, оставить в покое сейчас.
А вдруг он сумеет предложить Ларе что-нибудь? Вдруг она сможет стать будущим для него? О, ну надо же! Ты наконец-то воспользовался тем заржавленным, неисправным прибором, который по недоразумению называешь своими мозгами. Мин вздрогнул. Слова произнес Тон Фанан, из всех Призраков так изысканно изъяснялся только он. Тон Фанан, который погиб несколько недель назад. Который тоже решил, будто у него нет будущего, и, может быть, умер именно потому, что не нашел сил жить дальше.
Так-то оно так… У Мина есть будущее, у Тона — нет. У Мина есть шанс перечеркнуть его и отдаться жажде мести, а затем, возможно… возможно!., вернуться, если останется жив. А еще можно просто жить. Что значит — прилагать еще больше усилий, чем раньше.
Можно даже простить себя за гибель эскадрильи.
А еще можно заговорить с красивой девушкой, которая неожиданно стала так много значить.
Среди холмов отыскался один, не заросший кустами по самую макушку. Не имей «крестокрылы» антигравитационных двигателей, ни Пронырам, ни Призракам никогда в жизни не удалось бы разместиться почти стройными рядами на чистом пространстве метров семьдесят в диаметре.
Пока народ выбирался из кабин и разминал конечности, Ведж сидел, болтая ногами, на плоскости своего истребителя и любовался тонким ломтиком местной луны.
— Натяните камуфляжные сетки, — распорядился Антиллес, не прерывая благостного занятия, — У кого в запасных баках осталось топливо, перелейте в перехватчики. А потом — всем баиньки. Чтобы через десять минут все лежали, натянув одеяла по самые уши. До рассвета осталось меньше часа. Хобби, Корран, Асир, Тал'-дира, вы первыми несете вахту. Остальным — спать четыре часа. Мордашка… Куда подевался Лоран?
— Здесь я.
Ведж поманил Гарика пальцем и спрыгнул на землю. Они уединились в сторонке, чтобы никому не мешать. Склон холма порос высокой, выше колена, травой, на взгляд кореллианина, слишком блеклой, чтобы считаться здоровой. Хотя, может быть, все дело в освещении?