- Не кажется ли вам, уважаемый Алчинбек, - произнес Хамза, - что все эти люди, присутствующие во дворе бани в качестве зрителей, вызывают к себе чувство глубокой жалости? Я еще могу понять игроков - каждый из них надеется внезапно разбогатеть. Но зрители, зрители!.. Какие страсти испытывают они?
Зависть к чужим деньгам? Острые ощущения - повезет или не повезет? Но ведь играют же не они...
- Наблюдение за игрой и поведением играющих, наверное, тоже доставляет немалое удовольствие, - улыбнулся Алчинбек.
- Я бы предпочел быть среди игроков, а не зрителей, - сказал Хамза.
- Прекрасная фраза, - наклонил голову Алчинбек.
- Несчастье этих людей в том, - продолжал Хамза, - что им не дано осознавать свое положение. Может быть, они были бы другими, если бы кто-нибудь в свое время указал на унизительность их поведения, на низменную природу страстей, которые ими владеют.
- Вы правы, мой друг, - согласился Алчинбек, - они слепы духовно. И это состояние объясняется прежде всего их невежеством, необразованностью и тяжелыми условиями жизни.
- Не знаю, как вы, но я иногда испытываю чисто физическую боль, наблюдая за людьми. Большинство людей, страдая и мучаясь весь свой земной век, даже не приближаются к пониманию истинных причин выпавших на их долю испытаний. Я бы считал свою жизнь удавшейся, если бы сумел помочь людям сделать хотя бы первый шаг по дороге избавления от слепоты и невежества.
- Ваша боль, Хамзахон, за людей - наша общая боль.
Многие молодые, уже научившиеся отличать белое от черного, стремятся освободить народ от оков косности.
- Бесконечно правы те, кто пишет в газетах и журналах о том, что только просвещение и знания выведут нацию из болота невежества. Во все века великие умы всех народов оставляли мудрые изречения о пользе образованности и учености.
- Все этот так, и недостатка в мудрых изречениях у нас, конечно, нет. Но сколько усилий нужно для того, чтобы просветить нашу нацию? Сколько людей потребуется, чтобы народ действительно стал грамотным? Что, например, можем сделать лично мы с вами? Очень мало. Два ручейка, как бы они ни хотели этого, не изменят течения реки. Необходимо широкое движение мусульманской интеллигенции, которая понесет в народ знания.
Нельзя забывать о религии. Ислам открывает душу мусульманина для познания мира, а слуги ислама ведут его за руку дальше, к вершинам познания.
- Вы говорите об усилиях... Так давайте же сделаем хотя бы одно такое усилие! Давайте соберем детей из неимущих семей и начнем обучать их. Конечно, два ручейка не могут изменить течение реки. Но два ручейка, слившись воедино, могут дать начало новой реке.
- А деньги? - спросил Алчинбек и потрогал кончики своих длинных усов. У вас есть деньги, чтобы нанять помещение, купить необходимые книги, бумагу?
- А наши щедрые баи? В журналах и газетах пишут, что каждый бай даст деньги на открытие одной школы...
- Ну хорошо, наши щедрые баи дадут нам деньги один раз.
Предположим, что дадут и второй раз. А что потом?
- Потом? - переспросил Хамза. - Что-нибудь будет и потом. Важно начать хорошее дело, а дальше народ сам примет участие в нем и поможет.
- От слова "халва" во рту сладко не станет, - усмехнулся Алчинбек. Советы могут давать все, но редко случается, чтобы вместе с советами давали деньги. И, скажу вам откровенно, мой друг, я слабо верю в то, что баи дадут деньги. Вот, например, мой родственник, Садыкджан-байвачча. Разве он заинтересован в том, чтобы народ на его хлопкоочистительном заводе стал более грамотным?..
Хамза рассмеялся.
- Вам лучше знать своего дядю!
- Я слишком хорошо его знаю, - вздохнул Алчинбек, - и почти никогда не ошибаюсь в его намерениях и поступках.
Хамза разлил по пиалам остатки чая.
- Мы осуждаем людей во дворе бани Ялангач, - сказал он, - которые только наблюдают за игрой, не принимая в ней участия. Но не уподобляемся ли мы сами этим людям? В нашей интеллигенции усиливается движение за просвещение нации, издаются газеты и журналы, пишутся статьи... А что делаем в это время мы? Только читаем и обсуждаем эти статьи. Чем же мы тогда отличаемся от зевак и ротозеев около бани?
- Но издание газет и журналов - это не игра в кости.
- Тем более! Я не хочу больше быть зрителем в театре, который называется жизнью. Я хочу действовать и быть полезным людям!
- Дорогой Хамзахон, я прекрасно понимаю ваши чувства.
Конечно, у народа меньше возможностей осознать свое положение, чем у интеллигенции. Но не думайте, что он совершенно безразличен к событиям, которые происходят вокруг. Лучшие люди из народа давно думают об избавлении от тирании богачей и ищут пути для этого избавления...
- Одни пируют и купаются в роскоши, другие изматывают себя непосильным трудом ради куска хлеба, - будто не слушая Алчинбека, размышлял вслух Хамза. - Взять наш город. В центре высится дворец Худоярхана - резьба, лазурь, купола, порталы, веранды, тронный зал... А в двух шагах по улицам бродят беспризорные дети, больные, нищие, умалишенные, калеки... Кто объяснит эти противоречия, кто научит - что нужно делать, чтобы их не было?
- Интеллигенция, - твердо сказал Алчинбек, - просвещенные, образованные круги общества. И мы с вами, дорогой друг, имеем честь принадлежать к этим кругам. Но достаточно ли велики уже наши собственные знания, чтобы учить других, чтобы объяснить людям законы жизни? Думаю, что нет. Нам самим предстоит еще постигнуть смысл многих противоречий, прежде чем научиться объяснять их другим. Это долгий и трудный путь, и, надеюсь, мы не остановимся на полдороге.
- Я хотел бы идти по этой дороге всю жизнь, - тихо сказал Хамза, - не уставая и не делая остановок.
- да поможет нам Аллах! - молитвенно сложил вместе ладони Алчинбек. Да сбудется воля всевышнего, да пошлет он нам силы исполнить свое предназначение! Аминь!
- Аминь, - тихо повторил Хамза.
Он был во всем согласен с Алчинбеком, но что-то неясное тревожило душу, беспокоило сердце.
- Если тяжело организовать школу, - начал он, - если нет денег на помещение и книги, то, может быть, нам следует устно обратиться к народу, призывая его получать знания и просвещаться?
- Когда и где вы хотите обратиться к народу? - нахмурился Алчинбек.
- Во время народных гуляний, например, - объяснил Хамза, - или во время пятничного намаза, как сегодня. И даже во дворе бани... Если муэдзины и муллы могут свободно разговаривать с народом, то почему не можем делать этого мы, образованная мусульманская молодежь?
Алчинбек улыбнулся.
- Ваше предложение заслуживает внимания, - сказал он, - но давайте обсудим его в следующий раз. Сейчас нам пора уже идти в медресе.
- Хорошо, - согласился Хамза, - отложим пока разговор, но ненадолго. Хотелось бы вернуться к нему как можно скорее.
Я уже говорил - мне надоело быть только свидетелем этого невеселого и печального зрелища, каким является жизнь нашего народа. Я хочу принять конкретное участие в судьбе народа. Вы обещаете помочь мне?
- Обещаю, - кивнул Алчинбек.
5
Пришел день рамазан-хаит. В течение целого месяца постятся мусульмане. Этот месяц поста называется рамазан. А потом наступает праздник хаит, приходит торжественный и веселый день рамазан-хаит, которым заканчивается пост.
Накануне Хамза с Алчинбеком были в бане. Долго мылись, плескались, терли друг другу спину. Потом подстригли усы и бороды. Договорились встретиться утром, чтобы вместе прочитать праздничную молитву хаит-намаз.
В день праздника Хамза вышел из дома рано. Он был одет во все новое, специально сшитое матерью Джахон-буви для хаита.
В руках нес джайнамаз - праздничный шелковый молитвенный коврик.
Улицы города оглашал гортанный рев карнаев и сурнаев - длинных духовых инструментов. Казалось, что от рева этих почти пятиметровых медных труб, задиристо задранных вверх около каждого двора, могут обрушиться небеса. На всех перекрестках оглушительно рокотали барабаны. Везде было полно ярко одетых людей, все вышли на хаит - бедняки, баи, дети, подростки, девушки, женщины, то есть, как говорится, и стар и млад.