— Это он за варп-камнем приезжал, для колесницы, — объяснил скейвен. — Увидеть Тордиона — большая удача. Хранит его Рогатая Крыса!
— Уверен, что хранит, но где он здесь колесницу фирмы «Харлей Дэвидсон» откопал?
— То, что ты так называешь, Тордиону гномы сделали по рисункам Древних. Хорошая колесница. Быстрая как ветер!
— Согласен, как ветер, но..., ладно, — Второй понял, что разобраться во всем сразу не удастся, а если и удастся, то не сейчас. — Где твой дом?
— Недалеко, — засуетился Шарскун, тыча лапой вперед. — Только ты не болтай моей жене, что мы в Прааге были. Скажи, что в Скейвенбланте познакомились на рынке и туда же возвращаемся. Ей волноваться нельзя, она беременна... или кормящая.
— Можешь на меня положиться, — заверил его Сергей, поднимаясь с парапета.
Друзья обошли храм Рогатой Крысы, спустились по ступенькам с площади на узкую улочку и вскоре остановились у темного дверного проема дома Шарскуна.
Скейвен звонко шлепнул по деревянной табличке над порогом и прошипел:
— Асушанно куне вошан ми! Асушан?!
В глубине дома послышались какие-то звуки, потом все стихло, но уже через мгновение с дикими визгами на Шарскуна налетела ватага крысят и повалила его на землю. Второй от неожиданности даже отступил назад. Но его проводник был явно счастлив. Он катался по земле, облепленный своим выводком, время от времени нежно покусывая особо энергичных чад.
Только пронзительный выкрик, прозвучавший с порога, остановил эту вакханалию. В дверях, уперев лапы в бока и заправив длинный серый хвост за пояс фартука, стояла упитанная представительница расы скейвенов и грозно взирала на супруга.
— Асушан мисунап шураш шу сканки ну, — виновато произнес тот, поднимаясь с земли.
— Лисуун русашуу фенусашу нак тушуса? — осуждающим тоном ответила ему спутница жизни и показала лапой на Сергея: — Тасун шу?
— Иса санекотоп Таал шу Древний хоол, — что-то ответил ей Шарскун.
Скейвенша почтительно сделала в сторону молодого человека полупоклон и перешла на обычный язык:
— Простите меня. Мой муж два дня назад ушел в лавку за маслом, а вернулся только сейчас. Я волновалась.
— Понимаю, — поспешил заверить ее в своей лояльности тот. — Я бы тоже волновался, — и нарочито строго выяснил у крыса:
— Почему жену не предупредил?
— Это была великая тайна, — развел лапами скейвен и представил: — Асушан, моя прекрасная половина. Властительница моего сердца и мать моих детей. Первая красавица в городе.
— Не ври, — с улыбкой осекла его пышную речь супруга, но кокетливо уточнила: — Двадцать лет назад, на бале Совета Тринадцати я заняла только второе место.
— Да, — быстро вставил Шарскун. — Первое заняла совсем некрасивая жена Сникча. Несправедливо заняла.
— Перестань, — еще добродушней сказала Асушан и предложила: — Может быть, войдете в дом?
— С удовольствием, — принял ее приглашение Сергей и вошел за ней вслед.
Планировка внутреннего помещения дома скейвенов мало чем отличалась от стандартной планировки блочных девятиэтажек в спальном районе, где Второй снимал квартиру, разве что комнат было побольше, а потолки были пониже. Источниками света служили овальные светильники, вмонтированные в стену и излучавшие спокойный зеленый свет. Повсюду царила безупречная чистота, что мало соответствовало представлениям Сергея об обустройстве крысиных жилищ. Три комнаты занимали детские спальни, уставленные многоярусными кроватями. Большая комната служила обеденным залом. Остальные помещения, очевидно, отводились под кухню, игровые комнаты и подсобки. Угол обеденного зала украшали красивые напольные часы. Молодого человека удивило, что на циферблате вместо привычных двенадцати делений было выгравировано четырнадцать знаков.
— Пойдем, я тебе покажу свой кабинет, — потянул за руку друга скейвен.
— Да, — поддержала его жена, — а я пока на стол накрою.
— У вас что — четырнадцать часов? — следуя за крысом, указал концом посоха на циферблат Сергей.
— Конечно, — пропуская его вперед, ответил тот, — А у вас сколько?
— Двенадцать.
— Мало чего-то.
— Тогда сколько у вас дней в неделе?
— Тоже четырнадцать. А у вас?
— Семь.
— Очень мало.
— И месяцев четырнадцать?
— Еще бы! А?..
— Двенадцать.
— До глупого мало и неудобно. Вы, кажется, не любите жить, — постановил скейвен и жестом предложил гостю сесть в глубокое кресло у массивного стола посреди кабинета. Сам же быстро устроился на резной скамье у стены, увешанной разного рода холодным оружием.
— Мне здесь нравится, — рассматривая мечи, дротики и кинжалы, сообщил Второй. — Ничего лишнего. А бар есть?
— Что такое бар? — не понял Шарскун.
— Шкаф с бутылками, в которых вино и другие полезные напитки, — удивляясь неосведомленности приятеля, объяснил Сергей.
— Скейвенам клана Эшин пить вино нельзя, — испуганно прошипел тот, оглядываясь назад.
— Нуда?! — не поверил Второй, припоминая, как весело проводил вечер крыс с баньшами в доме Наолы.
— Ни слова! — умоляющим тоном попросил проводник. — Пить — это позор! Жена узнает — уйдет с детьми к родителям, а меня переселят в плохой район и заставят четыре месяца колоть варп-камень.
— Во как! — удивился строгости местных нравов гость и успокоил приятеля: — Молчу как камень. Если хочешь, как варп-камень.
— Благослови тебя Рогатая Крыса! — поблагодарил его Шарскун и сообщил: — Ночью мы опять пойдем.
— Почему ночью?
— Так спокойней.
— А до ночи что будем делать?
— Хочешь, в театр сходим?
— В театр?!
— В театр. Но сначала поспим, чтобы силы не оставили нас в пути,
— В театр, в театр. Почему бы нет?! — задумался Сергей. — В театр, здесь, — это забавно. Какая там пьеса идет?
— Не знаю, — признался скейвен, — но уверен, что очень хорошая. Все пьесы выбирают на совете старейшин города.
— Вот у вас здесь порядки, не побалуешь, — вздохнул гость. — Впрочем, какая разница! Вот что, расскажи-ка мне про клоуна. Не дает мне покоя его колесница. У нас такие колесницы в большом почете. Мой друг Хирург на такой катается.
— Наверно, он великий герой! — понимающе покачал головой крыс.
— Великий, — подтвердил Второй.
— Тордион — тоже великий герой, — начал свой рассказ Шарскун. — Когда была большая битва с Хаосом в Прааге, Тордион лечил раненых и на него напал Аэкольд Хелбрасс — страшный герой Хаоса.
— Как этот псих Тзинч?
— Нет, Тзинч — его владыка, Аэкольд — чемпион Тзинча.
— Любимчик?
— Да. Так вот. Аэкольд Хелбрасс со своим мечом ветра спустился с неба к Тордиону и хотел его убить. Тордион поднялся и сказал:
— Не мешай мне, плохой человек, я лечу раненых, или я тебя побью своим хлыстиком. И он достал свой хлыстик с бубенчиками.
— И убил этого чемпиона хлыстиком?
— Нет, чемпион убил Тордиона. Аэкольд — безжалостный злодей.
— Не понимаю.
— Все очень просто — Тордиона нельзя убить. Он возрождается через мгновение, без всяких алтарей.
— Круто.
— Тордион — самый великий герой. Он ударил своим хлыстиком по Аэкольду,
— И превратил его...
— Нет. Аэкольд снова убил его, а Тордион снова возродился — и снова хлыстиком.
— И чего?
— И так до тех пор, пока Аэкольд не упал истекая кровью,
— Умер хоть?
— Нет. Гордион вылечил его.
— Странный парень этот клоун. Выпорол чемпиона как бешеную собаку, а потом сам и полечил. Дальше?
— Тордион ушел, а чемпион вернулся в битву. Но с тех пор у Аэкольда появился такой необычный дар — там, где он проходит, начинает все расцветать и оживать.
— Он стал хороший?
— Нет, он стал еще хуже, но Хаос перестал благоволить к нему, потому что кому нужен такой чемпион, который сначала убивает, а потом оживляет? Его хотели самого убить, но Тзинча развеселило такое наказание Тордиона, и он отослал Аэкольда назад на Северные Пустоши.
— Тзинч тоже с приколом, под стать клоуну. Слушай, вот чего я хотел тебя спросить.
— Чего?
— Пока ты молился, я попробовал от скуки воспользоваться возможностями, но светились только три кружочка, остальные были какие-то тусклые. Почему так?