Диего хочет показать мне ванную.
— Ванна огромная. Достаточно большая для двоих. Или троих. Хотя для морской коровы недостаточно большая. — Не важно, что он говорит, голос у него по-прежнему грустный.
Он возвращается в спальню и спрашивает, не желаю ли я заказать что-нибудь в номер.
— У нас есть «Успокоительный чай» для беспокойных делегатов, — дружелюбно сообщает он.
— Это было бы великолепно, — отвечаю я.
Ожидание не обязательно усиливает желание. Для профессионально неверных, тех, кто обычно поджидает своих возлюбленных в соответствующих номерах отелей в Блумсберри, обслуживание номеров дает время, чтобы прийти в настроение, переключиться с работы на игру, принять душ и поразмышлять над предстоящими удовольствиями. Возможно, они ложатся на тщательно заправленные постели с покрывалами, гармонирующими со шторами, и смотрят телеканал «Плейбой» или читают книгу и заказывают бутылку дешевого вина.
Я же, напротив, возбужденно сижу на краю кровати и удивляюсь чистоте матраса, учитывая его рабочую нагрузку. Мое состояние томного вожделения улетучилось, и я начинаю лучше осознавать обстановку. Глядя на дверной ключ, лежащий на кровати подле меня, я начинаю придавать цифрам нелепые значения, связанные с моими переживаниями. Пятьсот семь. Если вычесть семь из пятидесяти, получится сорок три — возраст Тома. Мы поженились 5 июля. Взрывы в лондонском метро прогремели 7-го. Интересно, в котором часу планируется начало конференции по фобиям завтра утром? Я прихожу к выводу, что она должна начаться рано, поскольку не очень хорошо позволять группе нервных людей слишком долго ждать избавления.
Тут есть телевизор, но я предпочитаю тишину. Если молчание станет невыносимым, я всегда могу включить радио и послушать «Всемирную службу» Би-би-си. Интересно, слушает ли Роберт Басс «Всемирную службу», и могу ли я предложить ему в качестве первого шага, чтобы мы просто полежали рядом в приятной тишине и послушали минут пятнадцать радио, а потом пошли по домам? Потом я задумываюсь о том, что ему интересно смотреть по телевизору, какие книги он читает, оставляет ли приличные чаевые официантам, считает ли чашку наполовину полной или наполовину пустой, какой последний фильм он смотрел… До меня вдруг доходит, что я очень мало знаю о нем, за исключением банальной информации, известной всем родителям класса, где учатся наши дети. Я знаю, что у его детей прививка только от кори, что телевизор в течение недели им смотреть не разрешается, и что каждый из них играет на двух музыкальных инструментах.
Но умеет ли он разжигать костер во время сырой лагерной стоянки? Инспектирует ли он холодильник на предмет необъяснимых изменений в организации питания? Заметит ли он, к примеру, если йогурты окажутся на той же полке, что и курица, если салат-латук завяжет тесные отношения с наполовину съеденным желе или если молоко хранится дольше даты, указанной на упаковке? Разговаривает ли он во сне? Не страдает ли он от мадзакона? Живы ли его родители? Есть ли у него родные братья и сестры?
Конечно, может статься, наши мнения во всем совпадают. Что еще вероятнее — его недостатки отличаются от недостатков Тома. Но вовсе не обязательно они не будут менее раздражающими в долгосрочной перспективе. Если кто-то спит по диагонали поперек кровати, вытянув ноги, то это лишь поначалу кажется милым — этакое желание общения даже ночью. Однако через неделю это становится, мягко говоря, не вполне уместным. А в перспективе оборачивается разделением постелей.
Потом я размышляю над тем, что слишком часто меня злило сказанное Робертом Басом. Все эти месяцы я пыталась подавить в себе эти чувства, но теперь все его самые раздражающие комментарии и привычки сгрудились в кучу, и толкают друг друга, чтобы предстать на мой суд.
Судорожность, с которой он снимает свой велосипедный шлем и расчесывает волосы, прежде чем войти в школу, кажется принижающей; то, что он считает методами воспитания — никакого телевизора в течение недели; важно играть с детьми, не руководя ими; никаких бакалейных товаров, ни одной банки запеченных бобов — все это очень раздражает. Даже его походка ковбоя! Все в нем кажется смешным и манерным. И шрамы на физиономии отнюдь не придают ему мужественности — обычные следы подростковых угрей.
В связи со всей этой злобной ревизией мне вспоминается один случай с Саймоном Миллером. Как-то во время летних каникул он позвонил в дом моих родителей и спросил, может ли он зайти повидаться со мной. Это было, по меньшей мере, спустя два года после нашей последней встречи, я училась тогда в Манчестере. Мои родители были в отпуске, и я была совершенно готова к тому, что он может остаться у меня на ночь. Мы воскресили бы страсть наших юношеских лет. И он пришел. Мой взгляд почему-то сразу упал на его белые махровые носки. По какому-то необъяснимому наитию носки эти стали причиной моего внезапного глубокого отторжения от того, кто прежде дарил мне столько телесных радостей. Ночь он провел в спальне для гостей вместе со мной, считающей часы до его ухода. Когда я познакомилась с Томом, тот скомпрометировал себя куда более страшным тряпичным харакири, но я с облегчением обнаружила, что это не оказывает на меня никакого отрицательного воздействия. Даже его лохматый махровый халат вызывал во мне чувство симпатии. Мысли о Томе отзываются уколом ностальгии.
Тут раздается негромкий стук в дверь. Я толком не знаю, что делать. Наверное, если я лягу на кровать, это будет выглядеть несколько преждевременно. Ведь еще совсем неясно, куда мы присядем. Хотя здесь только один маленький столик и один стул у окна. А все дороги ведут к кровати. Могу поклясться, что от двери до кровати здесь протоптанная дорожка, наподобие тропинки, проложенной с помощью газонокосилки через поле с травой по пояс теми, кому дорого время.
— Войдите! — кричу я.
Входит Диего с чайником и жизнерадостного вида оранжевой кружкой. Когда я с облегчением осознаю, что вижу Диего, а не Роберта Басса, я понимаю: момент упущен. Я имею в виду желание — все слишком размазано. Если бы мы пришли сюда вместе, то, без сомнения, к этому моменту я была бы вовлечена в адюльтерные отношения с этим Неотразимцем. Момент не прошел бы.
— Вам налить? — заботливо спрашивает Диего.
— Спасибо, я сама!
— Все еще никаких признаков мистера Баса, — сообщает портье. — Пожалуйста, звоните, если понадобится что-то еще.